Отчий дом

Тогда, в середине двадцатых, чуть ли не в каждом селе действовал кружок воинствующих безбожников — комсомольцы, учителя, ученики-пионеры. В масштабе Союза во главе его стоял чуть ли не сам нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский. Общество издавало известный всей стране журнал «Безбожник». Действовало и всеукраинское общество с центром в Харькове. По-настоящему крепкий и активный кружок безбожников работал и в Петриковке. Руководили им директор Карп Мусиевич Кива, председатель комбеда Халимон Стрижак и тогдашний секретарь комсомольской ячейки Маркиян Величко, нынешний секретарь Скальновского райкома комсомола.

Противниками петриковского кружка безбожников были именитые люди, церковная община — наиболее зажиточная верхушка верующих и церковного актива. Возглавляли церковную общину трое: священник местного прихода отец Константин, богатейший в Петриковке «культурный хозяин», церковный староста, сухонький, умный и хитрый человек Анисим Хропаченко и сельский лавочник, церковный «свечколап», толстый, осанистый, с роскошной белой бородой лопатой, тонкоголосый Никодим Спиридонович Шерех…

Несколько лет подряд не затихала беспощадная война между этими двумя группировками. Отзвуки ее иногда находили свое отражение на страницах окружной прессы, дважды на страницах газеты республиканской, а один раз, собственно, уже на завершающем этапе, и на страницах всесоюзного журнала «Безбожник». Что же касается подробностей, довольно колоритных, подчас веселых, а подчас и трагических, то о них и говорить нечего…

Отец Константин с матушкой, высокой, сухощавой и гордой женщиной в пенсне на хрящеватом носу, прибыли в Петриковку перед пасхой в двадцать пятом году. Многим уже тогда бросилось в глаза, что Анисим Хропаченко встречал поповскую семью будто родных или по крайней мере давно и хорошо знакомых. И на станцию Скальное не только свой выезд послал, но и сам собственной персоной выехал. И с первых же дней стали они — отец Константин, Анисим Хропаченко и Никодим Шерех — неразлучными друзьями.

Отец Константин был высоким человеком, суровым на вид, неразговорчивым. И хотя был он довольно самоуверенным, хмурым, даже страшноватым с виду, на первых порах подкупал паству солидностью, пышной шевелюрой, громким голосиной и каким-то общим благолепием. Когда он отправлял службу, в церкви стекла дрожали, а у верующих старушек мороз по коже пробегал. Что ни говори, а нравился-таки пастве батюшка своим благолепием… Но с течением времени авторитет его понемногу стал падать: из-за того что службы божий пропускал, ссылаясь на болезнь, а потом еще и слухи разные потихоньку поползли, что болезнь батюшкина особая, что «находит» на отца Константина почти так, как и на Халимона Стрижака. Только Стрижаку много не нужно, а батюшка якобы пьет в таких случаях ненасытно, в одиночку напиваясь до белой горячки, матерится на чем свет стоит, невзирая на святые иконы, как одесский биндюжник. В дни «болезни» матушка Таисия Хрисанфовна запирает его на замок — и в праздники, и в будни. И остаются церковь божия и паства верующая без богослужения. А еще, шептались между собой старенькие «жены мироносицы», и разрешает себе недозволенное — курит папиросы в самом алтаре. Одна бабуся ясно почуяла — тянет табачным дымком из алтаря. Правда, не самосадом, а фабричными, пахучими «Купишь — куришь» или «Цыганка Аза». Да и это, хотя оно во вред святой вере, еще не так бы страшно. Но что хуже всего — Халимон Стрижак с первого же дня как-то особенно невзлюбил и крепко взял на мушку отца Константина. И звал его не иначе как только косматым жеребцом.

Карп Мусиевич с учениками и Маркиян Величко с комсомольцами донимали попа с его компанией антирелигиозной пропагандой, карикатурами в школьных и комсомольских стенгазетах, песнями, не совсем благозвучными, возле церкви в дни великих праздников, вроде «Долой, долой монахов, раввинов и попов…», ну, и еще там разными наглядного характера средствами. А Стрижак с Рымарем в свою очередь донимали попа и богатую церковную общину крутыми налогами, всякими обложениями, ограничениями. Ну, Стрижак, не без того, «срываясь», обкладывал и словесно. Поп со своим активом защищался словом божьим, остроумными проповедями церковными, жалобами в райисполком и милицию, по-теперешнему выражаясь, анонимками да еще, хотя не пойманный — не вор, всякими слухами антисоветскими, тайком по селу пущенными.

Возможно, эта война длилась бы не один год. И мог бы еще Андрей Лысогор, прибыв в Петриковку, застать и церковь в целости, и отца Константина с матушкой Таисией Хрисанфовной в добром здравии. Но решил все случай, стечение обстоятельств и теплая сентябрьская лунная ночь. Сама попадья Таисия Хрисанфовна на несколько дней уехала в Старгород, оставив своего батюшку без надзора. Тут именно и навалилась на него «хворость», которая равно безжалостно поражала и «слугу божьего» отца Константина, и богохульника и безбожника Халимона Стрижака. И главная причина в этом стечении обстоятельств — будущая Стрижакова жена, а пока поповская прислуга Ганнуся…