От Лукова с любовью

– Знаешь, на свете есть немало тех, для кого я тоже слишком хорош, – сказал он, как будто… хвастаясь.

Я закатила глаза и устроилась поглубже в кресле, скрестив руки на груди.

– Возможно. Но ты, вероятно, не слишком хорош для моей сестры, самовлюбленный осел. Поэтому укроти слегка свое эго.

– Если бы твоя сестра интересовала меня в этом смысле – а это не так, я только сказал, что она привлекательная, но в мире полно привлекательных девушек…

– Моя сестра – самая красивая. Обе мои сестры – самые красивые. Не сравнивай их со всеми остальными женщинами в мире.

Иван тихо засмеялся:

– Ладно. Господи. Я пытаюсь сказать, что, если бы меня интересовала одна из твоих сестер – а они меня не интересуют, послушай меня – ты правда не позволила бы мне встречаться с ними?

От странного ощущения, над которым я не намерена была задумываться, у меня заныло в желудке, но я не стала обращать на это внимания.

– Нет, черт побери.

Услышав его смешок, я улыбнулась, поняв, что он очень оскорбился.

– Ты серьезно?

– Да, – с нажимом произнесла я.

– Почему?

– Как ты думаешь, с чего мне начать?

Он молчал.

– Я выгодная партия.

– Выгодная партия и проигрыш.

Он застонал, и я не удержалась, чтобы не посмотреть на него уголком глаза.

– Куча женщин захотела бы пойти со мной на свидание. Знаешь, сколько сообщений я получил за неделю в Пикчеграме?

– Подростки, которые еще не доросли до того, чтобы понять, какой ты тупица, не считаются, как и подслеповатые старухи, – сообщила я ему.

Видимо, он собирался проигнорировать мои слова, потому что продолжил:

– Я богат.

– И что?

– Я не урод.

– По твоему мнению.

Иван фыркнул, и уголок его рта приподнялся, не дав ему скрыть подобия улыбки, на которую я не собиралась обращать внимания.

– У меня две золотые медали.

«Пфф» вырвалось у меня, когда я всем торсом развернулась к Ивану и посмотрела на него.

– Одна из них – командное золото, а в команде – человек двадцать.

Парень на секунду открыл рот, собираясь что-то сказать, а потом закрыл его, после чего пожал плечами так, как будто почти полдня таскал меня на них. Худощавые, сильные плечи, намного сильнее тех, какие я видела раньше… Я не была легкой как перышко. Я тяжела для своего роста, но это все из-за мышц. Я была уверена, что вешу больше, чем большинство девушек более хрупкого сложения, а он всегда поднимал меня как ни в чем не бывало.

Дернув головой, он вцепился в руль, а потом тихо засмеялся, хотя смотрел вперед.

– Ты права, – уступил он, видимо, не слишком радуясь этому. – Но сколько медалей у тебя?

Я никогда не смогла бы предугадать то, что случилось потом. Но это случилось.

Мы хором вскрикнули «ОООООО!» в ответ на сорвавшуюся с его губ чушь, как будто мы были пятиклассниками и рассмешили друг друга до колик в животе.

Наше «ОООООО!» было таким искренним, таким внезапным, что длилось, возможно, секунды три, пока мы оба не расхохотались, при этом моя голова, сотрясаясь, кричала: «Нет», у меня ныла спина, но я все равно смеялась.

Не свинство ли было с его стороны напоминать, что я не завоевала ни одной золотой медали, совершенно осознавая то, что это бередит мои раны? Еще бы. Но это был Иван. Какого хрена еще было ждать от него?

Кроме того, вряд ли я не сказала бы то же самое, поменяйся мы местами.

Но его слова почему-то рассмешили меня. И его тоже.

И я продолжала бормотать «придурок», несмотря на то, что смеялась над собой, и в моей гудящей голове был полный кавардак, но я улыбалась.

– Иди на фиг.

– Сама иди туда же, – усмехнулся он, при этом его губы растянулись в такой широкой улыбке, что, казалось, у него вот-вот лопнет лицо.

– Заткнись, – ответила я, качая головой. – Ты заноза в заднице.

Он засмеялся.

– Ей старость нипочем.

– Пошел ты!

– Нет, спасибо.

Помимо воли я снова рассмеялась, а потом и Иван тоже, но я дважды перехватила его взгляд исподтишка в мою сторону, при этом по его бледно-розовым губам проскользнула улыбка. Он снова посмотрел на меня. Потом еще раз.

– На что ты смотришь? – спросила я, не понимая, почему он все время смотрит на меня, и раздражаясь от этого.

От ответил, по-прежнему улыбаясь:

– На тебя.

– Почему? – Он смотрел на меня каждый день.

– Потому что.

Может быть, у меня что-то случилось с лицом? Почему потому что?

– Ты редко смеешься.

Если на моем лице еще и оставалось какое-то подобие улыбки, то его как ветром сдуло.

– Я смеюсь.

– Я видел, как ты смеешься, всего несколько раз.

Я постаралась не пыхтеть, но все равно запыхтела. Он не первый говорил мне об этом.

– Я смеюсь только тогда, когда нахожу что-то смешным, но я смеюсь. Я все время смеюсь вместе с моими родственниками. Я миллион раз смеялась вместе с Кариной. Просто я не притворяюсь, что мне смешно, когда я слышу чьи-то плоские шутки или глупости. Я не прикидываюсь. – Я защищалась как дура или мне так показалось?

Продолжая улыбаться, Иван сказал:

– Ты, Фрикаделька, вероятно, прикидываешься меньше, чем все остальные, кого я знаю. Господи. Мне нравится, как ты смеешься, хотя это звучит страшновато.

Я моргнула.

– Страшновато?

– Ты со своими «хе-хе-хе-хе» похожа на психопатку, когда смеешься.