От Лукова с любовью

– Мы не будем стоять здесь весь день. Садись, или я сам посажу тебя, и кто-нибудь вызовет копов, думая, что я тебя похищаю, – отрывисто и раздраженно бросил Иван, надевая очки. – Если ты сейчас же сядешь в машину, я подумаю о том, чтобы в конечном счете простить тебя.

Пока я осмысливала то, что сказал Иван, собака, лизнув его в щеку, уставилась на меня своими глазами, которые я, наверное, назвала бы золотисто-карими.

А потом откуда-то изнутри фургона до меня донеслось тихое повизгивающее тявканье, а Иван, повернув торс в противоположную сторону, посмотрел на заднее сиденье и произнес:

– Не сейчас, Лейси. Мы уже говорили об этом. – Затем он, словно только что и не разговаривал с тем, что, судя по визгливому лаю, могло или не могло быть маленькой собачкой, снова повернулся лицом ко мне и вскинул брови. – Истеричка. Ты готова?

Готова.

Была ли я готова?

Сесть в минивэн вместе с ним и двумя собаками. Двумя собаками, о которых мне ничего не было известно. С одной из этих собак, с которой он разговаривал так, будто спорил с ребенком. У обоих были человеческие имена.

Лейси. Он предупреждал меня о Лейси.

Не знаю, как расценивать то, что я захотела сесть в эту машину, когда силы продолжали покидать меня с каждой секундой, и злость тем временем, кажется, развеялась.

– Я считаю до четырех, потом я выхожу из машины и затаскиваю тебя за трусы сюда, – окликнул меня Иван.

Наморщив нос и не совсем соглашаясь с принятым мной решением, я сказала:

– Попробуй, но я без трусов, – за секунду до того, как повернулась, обошла капот и открыла дверь у пассажирского сиденья. Первое, что поразило меня, это холодный воздух из кондиционера. Второе, что поразило меня, когда моя задница скользнула на эргономическое кожаное кресло, это то, что коричневая морда, которую я минуту назад видела на плече Ивана, теперь пристроилась на подголовнике того кресла, на котором сидела я.

У пса были карие глаза. Фу. И он проявлял… настоящую заинтересованность и любопытство. По отношению ко мне.

– Привет, – прошептала я, главным образом потому, что у меня болело горло после громких пререканий с Иваном и крика.

– Он не кусается, но может обслюнявить, – проинформировал меня Иван. – Можешь приласкать его, если хочешь.

Пес по-прежнему пристально смотрел, находясь на расстоянии пяти сантиметров от меня. Но Иван был прав, он совсем не выглядел агрессивным. Казалось, ему хотелось, чтобы я приласкала его, и если глухие звуки бум, бум, бум говорили о чем-то, то явно о том, что он хочет, чтобы я приласкала его.

Поэтому я так и поступила. Подняв сжатую в кулак руку, я дала ему понюхать ее. И когда все прошло нормально, я раскрыла ладонь и осторожно погладила его по голове, а когда мы и с этим справились, я протянула руку дальше, погладив мягкую-мягкую шерстку на его ушах.

Потом он лизнул меня.

И я не смогла сдержать улыбки, несмотря на то что у меня раскалывалась голова и болело горло и я чувствовала себя полной кретинкой из-за того, что так попалась.

Иван ничего не сказал, когда я, вероятно, с улыбкой до ушей, очень долго и пристально смотрела на его собаку, но, в конце концов, через несколько секунд он очень спокойно и совершенно невозмутимо проговорил:

– Пристегнись. Я не хочу платить за тебя штраф.

Я еще раз посмотрела на его пса, Рассела, снова почесала его за ушами, а потом уселась в кресле и вытянула ремень. В тот самый момент, когда металлическая защелка встала на место, в фургоне опять раздалось то же самое тявканье, которое я слышала, когда садилась в машину, и Иван громко заворчал, трогаясь с места.

– Лейси, клянусь богом, не начинай, – бросил он через плечо.

Он уже ехал, когда я повернулась, чтобы взглянуть на второй ряд, и снова оказалась нос к носу с Расселом. А потом повернулась как следует и рассмотрела беспокойного пассажира. Разумеется, Рассел стоял в узком проходе между сиденьями, но, забившись в угол второго ряда… в розовой шлейке, продетой через ремень безопасности, сидела белая короткошерстная собачка с заостренными ушами и курносой мордочкой.

– Это что? – медленно начала я, ощущая себя как во сне, даже если это не было сном, я ничего не знала об Иване. Абсолютно ничего. Все, что, как мне казалось, я знаю, было поганой ложью, и я не понимала, как мне к этому относиться. – Это французский бульдог?

Мы уже ехали по дороге, направляясь к ближайшей автостраде, когда Иван кивнул, бросив взгляд в зеркало заднего вида.

– Да. Примадонна на заднем сиденье – это Лейси. Она наказана. Мне следовало бы оставить ее дома, но она не может находиться в машине ни с кем другим, кроме Расса, а сегодня – его день для прогулки.

Он только что сказал, что его собака наказана, верно?

О господи!

Я даже не находила в себе сил спросить у Ивана что-нибудь еще, так меня задела его вторая жизнь и его второе «я», о котором я не имела никакого представления, не подозревая в нем подобных качеств, несмотря на то, что тренировалась с этим человеком шесть дней в неделю. Но каким-то образом я взяла себя в руки.

– Почему она наказана? – практически шепотом спросила я.