Остров, зовущий к себе

 «Встретил здесь старую знакомую? — подумал Валеpa. — Или впервые увидел ее в этом буфете и втрескался?» Как бы там ни было, но от сердца его отлегло. И еще сильней потянуло к Кириллу. С новым легким и радостным чувством Валера стал рассматривать в нижнем ярусе самую старую икону — икону Преображения. Но, как и все их домашние иконы, она не задела, не взволновала. Валера видел лишь темное, угрюмое, примитивно написанное лицо.

 — Знаешь, что смотреть, — услышал он за спиной голос Кирилла. — Сильно, правда? Сколько в нее вложено!

 — Чего? — Валера пожал плечами. — Я не в восторге.

 — Правда? — не поверил Кирилл. — Удивительно, если так... А как тебе вот эта, слева? Называется «Зосима и Савватий в житии». Эти два монаха когда-то основали Соловецкий монастырь и были причислены к лику святых.

 Валера увидел большую икону: на фоне аккуратного, как макет, белокаменного монастыря стоят две удлиненные коричневые бородатые фигуры с нимбами вокруг голов и, жестикулируя, переговариваются о чем-то.

 — Так себе. — Валера вдруг вспомнил, как Женя в поезде расспрашивал Лошадкина про Дионисия и Рублева, не расспрашивал — экзаменовал! И вот сейчас что-то похожее затеял с ним Кирилл... Нет уж, Валера не будет ходить вокруг да около, а скажет, что думает. — Не по душе мне эти святые.

 — Да ты забудь, что они святые! — слегка вспылил Кирилл. — Относись к этому, как к сказке, к легенде, как к чистой фантастике... Это, конечно, не Рублев и не Грек, не самое высокое, чего достигли древние русские живописцы, но ведь очень красиво... А смотри на клейма вокруг центральной части картины, в них рассказана вся монашья жизнь, начиная с того дня, когда они на утлом суденышке с парусом по крутым волнам подплывали к дикому Соловецкому острову. Белый парус, синие спины волн и коричневые люди в лодке — это ведь очень хорошо по цвету. Цвет звенит! И хорошо найден ритм — повторение изгибов волн, паруса, лодки... И сам цвет картины, как говорят художники, насыщенный, чистый, открытый и поэтому так радует глаз. Никаких лишних подробностей, полутонов, теней, никакого смешения красок и желания с фотографической точностью передать натуру. Не случайно к этому вернулись и как бы заново открыли живописцы в конце девятнадцатого века.

 Валера стал пристальней вглядываться в этих вытянутых бородатых монахов со светлыми кружками вокруг голов, в синеву тугих волн Белого моря, в белизну паруса, в наивность, откровенность и простоту всех линий и цвета. Вглядываться, вдумываться. Кирилл был прав: что-то в этом все-таки было, что-то необычное и праздничное.

 — Только выкинь из головы это церковное слово — икона, — опять сказал Кирилл, — это живопись, картина на дереве, произведение искусства. — Кирилл чуть повернул в сторону голову и вдруг спросил: — Ты не знаком с Машей?

 Она, видно, незаметно подошла к Кириллу и стояла возле его плеча.

 Валера подобрался и, не разжимая губ, отпустил одну из своих улыбок, нравящихся девчонкам, — небрежную, скупую, уголком рта — и решил сострить.

 — Я знаком с Машей в Кижах, но с другой. — Он протянул ей руку и неожиданно для себя невыносимо покраснел: он ведь имел в виду лошадь Машку. Грубо об этом говорить и очень глупо.

 — С кем же это?

 Валера почувствовал в своей руке ее легкую быструю руку. Он был в смятении и промямлил первое попавшееся:

 — Да там... у нас на дебаркадере... есть такая одна... девочка... Она в другой каюте...

 К полному своему ужасу, Валера заметил вдруг возле себя отца и прикусил язык. Сердце его бешено заколотилось.

 Он шарахнулся от Кирилла с Машей в другую сторону церкви.

 Слава богу, отец, кажется, ничего не заметил.

 Зато Кирилл все заметил и, когда они вышли из Преображенской церкви и вместе со всеми двинулись к Покровской, спросил Валеру:

 — Ты чего так испугался? Чуть Машу с ног не сбил.

 Валера смутился:

 — Кого мне здесь пугаться? Тебе показалось.

 И услышал голос Маши:

 — До чего ж Преображенская простая и красивая снаружи! И не скажешь по ее серым бревнам, что внутри столько яркого торжества, золота и всех этих пышных пестрых узоров! Глаза болят.

 — Чего ж ты хочешь — барокко! — сказал Кирилл. — И потом, здесь мало что сохранилось от икон того времени, полная мешанина эпох и стилей... Что, не нравится?

 — Да нет, ничего, — ответила Маша. — Но от такой красивой, простой и удивительно скромной снаружи церкви ждешь совсем другого внутри — более сдержанного, благородного.

 Валера чуть приуныл: как они все разбираются в искусстве! А он?..

 На ступенях Покровской церкви Кирилл с Машей остались позади, пропустив вперед каких-то пронырливых девчонок. Валеру оттеснили и повлекли с собой другие экскурсанты, и он потерял своих из виду.

 Эта церковь тоже была гулкая, просторная внутри, в ней тоже висели иконы, и многие были гораздо старше самой церкви. Валера вполуха слушал экскурсовода.

 Тут к нему подошел отец и положил руку на плечо.

 — Ну как?

 — Ничего, — ответил Валера.