Остров, зовущий к себе

 Вид отца не очень понравился ему: мрачный, глаза тревожные и безучастные. Безучастные ко всему, что находилось вокруг. И Валера впервые подумал: а нравятся ли ему иконы? Ну пусть даже не эти, а те, собственные, что висят у них дома? Нравятся по-настоящему, или отец собирает их лишь потому, что сейчас это принято, считается признаком хорошего тона, тем более что он по профессии историк? Может быть, отец безучастен здесь ко всему не потому, что встреча с Архиповым надолго испортила ему настроение, а потому, что все это: деревянное зодчество и древняя живопись — совсем не трогает, не волнует его.

 Нет, в это невозможно поверить, однако мысль об этом не давала Валере покоя.

 Между тем экскурсовод объяснял особенности иконописцев Заонежской школы: декоративность, орнаментальность линейного рисунка и свежесть колорита; в описание библейских сюжетов мастера вносили привычный для них местный пейзаж.

 В Покровской церкви они были долго: здесь размещалась выставка древнерусской живописи Карелии, и у экскурсовода и туристов было много работы. Потом все вышли из церкви на солнце — оно появилось наконец! — и зажмурились: так ярок был свет. Василий Демьянович, вызывая всеобщие улыбки, шел, нелепо прижимая одной рукой к животу лемех, выклянченный у плотников, другой благодушно поглаживал попавшую под лучи солнца лысоватую голову. Женя, наконец оторвавшись от Павла Михайловича, стал поспешно снимать крышки с висевших на шее фотоаппаратов; бородатый со школьниками — среди них была и Маша — сбились в сторонке и что-то обсуждали, и возле Маши по-прежнему возвышался Кирилл.

 Затем все дружно повалили за экскурсоводом от ансамбля к другим свезенным сюда памятникам деревянной архитектуры. Чтоб не отстать от ребят, Валера побежал следом, перепрыгивая через толстые пожарные шланги, идущие от берега, от красневших там помп. Впереди начинался целый городок — церквушки, часовенки, жилые избы в резьбе узоров, огромная ветряная мельница с девятью лопастями, риги, амбары, сложенные из старых, темных, но еще прочных добротных бревен. Павел Михайлович как заурядный экскурсант на ходу что-то торопливо записывал в блокнот, трогал кончиками своих длинных бледноватых пальцев бревна и резные наличники.

 Возле него снова вертелся Женя, что-то спрашивал, а Архипов-старший отвечал. Что, интересно? Прячась за незнакомых экскурсантов, Валера приблизился. Однако говорил уже не Павел Михайлович, а Женя.

 — Ну что вы, очень доволен! — говорил он. — В поезде, признаюсь, шумно было: каждый сверкал эрудицией, а сейчас ничего, чуть приутихли.

 Валера отпрянул от Архипова и Жени и нырнул в толпу экскурсантов. Вот какой, оказывается, Женя. Валера так и думал раньше. И все-таки зла к нему он не чувствовал.

 Между тем экскурсовод стоял у маленькой ладной церквушки с небольшим изящным куполком и громко говорил:

 — Этой церкви святого Лазаря более половины тысячелетия! Шестьсот лет! Ее перевезли сюда с Муромского погоста, и древней ее нет деревянной церкви на территории нашей страны.

 Валера рассеянно посматривал на реющих в высоте острокрылых чаек, на скопившиеся в стороне облака, долго не пускавшие к Кижам лучи солнца, на сизые, изрытые ветром дали Онеги, на длинные зеленые островки.

 Экскурсанты быстрым шагом пошли дальше, к следующему «объекту», и здесь, на внезапно опустевшем пространстве, Валера увидел Кирилла с Машей. Они стояли за церковкой и о чем-то разговаривали. Вот Маша нагнулась, сорвала несколько цветков и поднесла к носу ромашку.

 — Не пахнет. Ты не заметил, что здесь цветы едва пахнут?

 Кирилл взял из ее рук цветок и понюхал.

 — А ведь и верно.

 Маша вырвала из круглой головки белой кашки несколько узеньких лепестков и поднесла к губам.

 — Несладкие!

 Кирилл тоже поднес к губам.

 — И у меня.

 Они увидели Валеру, но продолжали свой разговор, словно его и не было.

 — Ох и скуп Север на аромат и сладость! — сказала Маша. — Но зато сколько здесь травы! И прямо на территории заповедника. И кузнечики стрекочут вовсю, слышишь? Словно открыли швейную мастерскую и принимают заказы у бабочек и стрекоз на пошив праздничных нарядов. Хорошо, что не скосили траву для коров и коз!

 — И роса еще не высохла, — сказал Кирилл, — а солнце-то высоко.

 — Это не роса, а следы от дождя, — поправил его Валера.

 — Нет, роса! — заспорила Маша. — От дождевых капель не разжигаются такие радуги, а ты посмотри: выглянуло солнце — и все поле в радугах!

 Валера стал всматриваться в траву, росшую вокруг, видел цветы — розовые, белые, синие, фиолетовые, прозрачные капли на травинках — и не заметил ни одной радуги.

 Вслух он ничего не сказал — может, она нарочно? — и искоса, недоверчиво посмотрел на Машу.

 — Весь луг улыбается! — Она помахала сорванной ромашкой. — И весь остров!

 — Твоя ромашка похожа на солнце, — сказал Кирилл и почему-то засмеялся. — Ну посмотри — маленькое солнышко!

 — Каким его рисуют дети. — Маша зажмурилась и подбросила вверх ромашку.