Остров, зовущий к себе

 — А я не только себе беру! — огрызнулся Валера. — И здесь не висит объявление, сколько можно брать и сколько нельзя.

 — А тебе нужно, чтоб висело?

 — Нужно! — И вдруг Валера почувствовал, что на него смотрит не один Кирилл, а все туристы — конечно, это школьники, может быть, они и вправду голодные. Валера стал медленно и непоправимо краснеть. — Нас пятеро...

 — Видал, какие у вас рюкзаки! — кажется, решил доконать его Кирилл. — На месяц продуктов захватили!

 — А вам кто мешал захватить? — гнул свое Валера. — У нас взрослые люди, и...

 — И поэтому едят, как удавы? — сказал кто-то, и в очереди громко прыснули.

 — Один ваш толстяк с японским браслетом запросто проглотит десяток яиц вместе со скорлупой! И не крякнет.

 Очередь опять грохнула. Уж это отпустил не школьник, а незнакомый очкастый старожил, видевший их вчера на дебаркадере. Валера уже был не рад, что начался спор. Он решил не сдаваться до конца.

 — А я что, виноват? — сказал он.

 — А браслет у него от высокого давления? Гипертоник? — не прекращал натиска очкастый. — Бедняга! На юг врачи ездить запретили, так он прикатил на Север, на старину? Да?

 — Сами спросите у него.

 — А кому берешь яички, не ему? — не унимался очкастый.

 — Кому хочу, тому и беру, — отрезал Валера. — Хорошо, давайте двадцать яиц, а то эти дистрофики сейчас испустят дух.

 — Наконец-то! — вдруг засмеялся Кирилл, он был выше Валеры на полголовы, и голос его раздавался сверху.

 Лицо у Валеры горело. Он нечаянно коснулся локтем горячей руки Кирилла, стоявшего рядом, и отодвинулся от нее.

 — Все? — буфетчица пододвинула к Валере пачки с печеньем и сахаром.

 — Еще хлеба. — Валера хотел попросить, как велел Василий Демьянович, три буханки черного и три белых батона, но, покосившись на заметно выросшую очередь, попросил две буханки и два батона.

 Получил сдачу и стал укладывать в авоську груз.

 — Заготовитель! — сказал Кирилл. — Оптовик!

 — Для обжор нужна карточная система! — опять подала голос длинноносая девчонка в полосатой кофточке, ее активно поддержали, буфет наполнился гамом и смехом.

 Валера бочком двинулся к дверям.

 — Не свались! — крикнул кто-то. — Всмятку разобьешься!

 Валера вышел из дверей и столкнулся со старшим Архиповым. Поздоровался с ним, улыбнулся и, весь красный, неловкий и униженный, полез по трапу вверх, резко толкнул коленом дверь и услышал громкий всхрап Василия Демьяновича.

 И вдруг рассердился на него и на Зойку, на этих безнадежных лежебок и лодырей, из-за лени которых он только что терпел столько насмешек.

 — Подъем! — закричал Валера. — Через пять минут не встанете — пожалеете.

 Лошадкины зашевелились под одеялами, стали зевать и потягиваться. Прихватив вафельные полотенца, Валера с отцом вышли из комнаты.

 Надо было, наверно, предупредить его, что на палубе они могут наткнуться на Павла Михайловича; надо было, наверно, рассказать отцу, что Валера вынужден был поздороваться с ним, и о том, как высмеяли его Кирилл и очередь, но...

 Но отец так быстро сбегал по трапу, что говорить обо всем этом было как-то неловко.

 Умывались они, как и другие жители дебаркадера, с больших крапчатых валунов, занесенных сюда, очевидно, еще в ледниковый период. Валуны лежали у берега, рядом со сходнями. Вода была ледяная, но они мылись до пояса, а потом, чтоб согреться, долго и тщательно вытирались полотенцем с казенным штампиком на краю.

 Валере стало хорошо от этого холодного ветра с Онеги, покрывшего его тело гусиной кожей, от плеска воды у камней, от радостных голубых просветов в сером, пасмурном небе, от реденьких стаек мальков, шнырявших внизу, у каменистого дна, а может, и от звончатой девчоночьей песни, доносившейся от палаток.

 — Пап, а мне здесь нравится, — сказал Валера, — здесь даже воздух какой-то иной.

 — Смотри не простудись на нем, — намекая на что-то, ответил отец. — Готов! — И, не дождавшись ответа, легко прыгнул с валуна на заскрипевшие сходни.

 Когда они вошли в комнату, с коек нехотя сползали Лошадкины, и Валера презрительно посмотрел на них. Отец полез за механической бритвой, завел ее, и комнату наполнило ровное металлическое жужжание.

 Тут на пороге появился Женя. В расстегнутой до пояса штормовке, небритый, уже не с тихими, а какими-то бесшабашными глазами. Мальчишка, а не ведущий конструктор какого-то там НИИ!

 — Полпленки снял! — доложил Женя отцу. — Сегодня много света по сравнению с вчерашним днем, и даже на слабой цветной пленке должно получиться.

 — Молодцом, — сказал отец. — Вы, я вижу, завзятый фотограф?

 — Что вы, не завзятый... В отделе приказали: один кадр для себя, другой — для общества, в специальный фонд отдела. У нас такая традиция — в обеденный перерыв или после работы в институтском клубе показываем на экране диапозитивы или кинокартины для поднятия общего гуманитарного уровня ИТР, ну то есть инженерно-технических работников.

 — А что вы снимали сегодня, если не секрет? — спросил отец.

 — Часовенку Успения. Во всех ракурсах схватил и заодно поближе познакомился с нашими соседями.

 — С кем? — отец выключил бритву.