Остров пропавших деревьев

– Нет, все нормально, – ответила Ада. – Простите, что поставила вас в неловкое положение.

– Я должна была это предвидеть. В свое время, когда я отвела твоих родителей к экстрасенсу, результат оказался столь же печальным. – Мерьем подняла воротник пальто. Выражение ее лица стало мягче. – А знаешь… в той комнате мне на секунду показалось, что я вижу твою мать. Ты была совсем как она.

В голосе тети чувствовалось столько нежности, что у Ады сжалось сердце. Ей еще ни разу такого не говорили. И она впервые поняла, что папа, должно быть, видит в ней то же самое, каждый день узнавая в жестах, манере говорить, приступах ярости и страстности дочери ее покойную мать. Что наверняка согревало отцу сердце и одновременно разбивало его.

– Тетя Мерьем, я сомневаюсь, что во мне сидит джинн.

– Быть может, ты и права, каним. Быть может, все это оказалось… для тебя непосильной ношей. Быть может, мы просто называем скорбь по-другому, потому что не решаемся назвать ее настоящее имя.

У Ады на глаза навернулись слезы. Она вдруг ощутила невероятную близость с этой женщиной, чего меньше всего могла ожидать. Но когда девочка открыла рот, оттуда вылетели совсем другие слова:

– Никогда не прощу вам, что вы не приехали на мамины похороны! Я хочу, чтобы вы это знали.

– Я понимаю, – ответила Мерьем. – Да, я должна была, но не могла.

Тетя и племянница шли бок о бок, толпа обтекала их справа и слева. Они то и дело наступали на выбоины в мощении, забрызгивая одежду жидкой грязью, хотя ни одна, ни другая этого не замечала.

Древняя душа

Кипр, начало 2000-х годов

Вернувшись в отель «Афродита», Костас лег спать, но так и не сомкнул глаз, поскольку все мысли неотступно крутились вокруг того, что сказала… и не сказала Дефне. Ближе к рассвету он оделся и спустился вниз, рассчитывая получить чашку чая. За стойкой регистрации никого не было – только кошка спала в своей корзине, во сне гоняясь за дикими кроликами. Открыв дверь, Костас выскользнул на улицу. И с облегчением вдохнул густой запах земли, показавшийся особенно вкусным после затхлости отеля.

Вдали, возле вздымающихся холмов, виднелись заросли акации. Быстрорастущее растение со сладким ароматом. Инвазивный вид, завезенный из Австралии. Акацией засадили весь остров из наилучших побуждений, естественно, однако без глубокого понимания особенностей местной экосистемы с ее сложной системой подземных вод, медленно, но верно деградирующей. Костас знал, что виной тому не только ничего не смыслящие в экологии бюрократы. Акацию облюбовали нелегальные птицеловы, самостоятельно сажавшие эти деревья исключительно для своих целей.

С земли медленно поднимался легкий туман, исчезающий, точно несбывшиеся мечты. Почувствовав приближение приступа головной боли, Костас зашагал быстрее в надежде на целительные свойства свежего воздуха. Но, приблизившись к деревьям, он с ужасом увидел прямо перед собой натянутые между деревьями тонкие сети, с которых свисали, точно какие-то адские флажки, пойманные певчие птицы.

– О нет! Боже мой!

Костас бросился бежать.

В сети попались славки-черноголовки, пеночки, зяблики, трясогузки, каменки и жаворонки – чудесные певчие птички, запевалы в каждом рассветном хоре. И все они запутались в силках покрова ночи. Поднявшись на цыпочки, Костас с силой потянул сеть вниз. Закрепленная со всех четырех сторон, она не поддавалась. Удалось оторвать лишь один угол. Костас лихорадочно обвел взглядом близлежащие деревья. Все ветки вверху и внизу были измазаны птичьим клеем. Костас оказался в окружении мертвых певчих птиц с расправленными, но неподвижными крыльями и остекленевшими глазами.

В десяти футах дальше по тропинке он обнаружил малиновку: приклеившись лапками к ветке, она висела вниз головой; грудка словно мягкое имбирное печенье, клюв полуоткрыт. Птичка уже не трепыхалась, хотя еще дышала. Костас попытался освободить малиновку, но тщетно: клей оказался слишком сильным. От ощущения собственной беспомощности у Костаса скрутило внутренности, и тем не менее он не мог отпустить птичку. Когда через несколько секунд ее сердце остановилось, он почувствовал постыдное облегчение.

В Лондоне Костаса всегда поражало то, сколько усилий прикладывали жаворонки, чтобы быть услышанными на фоне городского шума. Они перекрывают своими трелями гул транспорта, тук-тук-тук поездов и грохот строительной техники. Беспрестанные усилия, и совсем мало отдыха. Введенные в заблуждение яркими огнями, эти птицы продолжают петь и в ночные часы. Если одна начинает, то остальные ей вторят, защищая свою территорию. Что требует колоссальной энергии, поскольку бедняги не знают, когда кончается день и начинается ночь. Костас хорошо понимал, как нелегко жилось этим птицам в городе, и то, что они встретили свою смерть на идиллическом острове, казалось жестоким вдвойне.