Остров пропавших деревьев

Дефне заправила за ухо непослушный локон. Костаса вдруг объяло острое желание дотронуться до нее; ему даже пришлось скрестить на груди руки, словно из страха не совладать со своими чувствами. Он вспомнил, как они с Дефне тайно встречались под покровом ночи, в сени оливковых деревьев, отливавших серебром в свете восходящей луны. А еще вспомнил, как в ту приснопамятную ночь в «Счастливой смоковнице» Дефне попросила его принести воды, а когда он отлучился всего на секунду, в таверне произошел взрыв. Та ночь навсегда изменила их жизнь.

Костас покосился на сигарету у нее в руке:

– Но зачем ты куришь, аским? Разве ты не знаешь, это всего-навсего пара затяжек, которые растают, как только ты выдохнешь?

– Что? – удивленно прищурилась Дефне.

– Ты не помнишь, да? В свое время, увидев, как я курю, ты сказала мне именно эти слова.

По выражению лица Дефне он понял, что она все прекрасно помнит. Застигнутая врасплох, она попыталась смехом замаскировать растерянность.

– Почему ты не отвечала на мои письма? – спросил Костас.

Длинная пауза.

– Мне было не о чем писать.

Костас сглотнул ком в горле:

– Недавно со мной связался кое-кто из нашего прошлого. Врач… – Костас вгляделся в ее лицо, оно оставалось непроницаемым. – Доктор Норман нашел контактную информацию, обнаружив мое имя в газете. Я выпустил новую книгу, потом давал интервью, вот так он и вышел на меня. Встретились, поговорили. Он кое о чем попутно упомянул, и я понял, что летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого года случилось нечто такое, чего я не знал. Я не мог не приехать на Кипр, чтобы увидеть тебя.

– Доктор Норман? – Дефне едва заметно приподняла брови. – Ну и что он тебе сказал?

– На самом деле не слишком много. Но я сложил два и два. Он сказал, ты вручила ему записку и попросила передать ее мне, если что-то пойдет не так. Доктор хранил записку в кармане, но, к сожалению, она куда-то запропастилась. Он не в курсе, о чем там говорилось, потому что записка была личного характера, и он ее не читал. Уж не знаю, верить ему или нет. И теперь я пытаюсь понять, зачем совсем юной женщине срочно понадобилось повидать гинеколога летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого года – того страшного года, когда остров пылал и его наводнили солдаты, – если, конечно, это не было вызвано чем-то экстраординарным… срочным… нежелательной беременностью, например. Необходимостью сделать аборт. – Костас окинул Дефне печальным взглядом. – Хочу, чтобы ты знала, что, как только я все это понял, мне стало ужасно плохо. Я почувствовал себя виноватым. Прости меня. Мне не следовало тебя оставлять. Ведь все эти годы я ни о чем не подозревал.

В этот момент кто-то из поисковиков окликнул Дефне. Перерыв заканчивался.

Сделав последнюю затяжку, Дефне бросила окурок на землю и затоптала его каблуком:

– Ладно. Пора возвращаться к работе. Как я говорила вчера, мы были молоды. А в молодости все совершают ошибки. Чудовищные ошибки. – (Костаса бросило в дрожь. Он встал, сделал шаг в сторону Дефне, силясь найти слова.) – Послушай, я не желаю об этом говорить. Ты должен понимать, что, когда в стране – или на острове – происходят трагические события, между уехавшими и оставшимися разверзается пропасть. Нет, я вовсе не утверждаю, что тем, кто уехал, было легко. Не сомневаюсь, им тоже пришлось несладко, но они понятия не имеют, что пришлось пережить тем, кто остался.

– Те, кто остался, получили страшные раны, со временем превратившиеся в шрамы, что наверняка было чрезвычайно болезненно, – начал Костас. – Однако у дезертиров, как ты нас наверняка называешь… не имелось возможности залечить свои раны, и они продолжают кровоточить.

Дефне задумчиво наклонила голову, а затем поспешно сказала:

– Прости, но работа не ждет.

Костас смотрел, как она уходит, чтобы присоединиться к остальным. Он боялся, что все кончено – кончено для них. Дефне явно не желала ворошить прошлое. А скорее всего, хотела, чтобы их отношения оставались чисто формальными, пусть и сердечными. Он подумал, что ему придется вернуться к своим исследованиям, а потом – в Англию, к старой жизни, монотонный ритм которой мало-помалу начинал его душить, медленно, но верно. И все именно так и случилось бы, если бы в конце утомительного рабочего дня, после долгих часов раскопок и расчистки, когда ее темные локоны выбились из-под банданы, а на гладкой оливковой коже на лбу появились потеки грязи, она не подошла к нему и не сказала, совершенно невозмутимо:

– Знаешь, а почему бы нам куда-нибудь не сходить? Только ты и я. Если у тебя, конечно, нет других планов на вечер.

Она, естественно, знала, что у него их не было.

Пикник

Кипр, начало 2000-х годов

Когда они встретились тем же вечером, солнце уже клонилось к закату. Дефне переоделась в длинное белое платье, с вышитыми на груди мелкими голубыми цветочками. Угасающий свет ласкал ее лицо, накладывая, словно кистью визажиста, розовые тени на щеки и загораясь медными искрами в каштановых волосах. В руках у нее была корзинка.

– Мы немножко пройдемся. Ты как, не против? – спросила Дефне.