Остроумие и его отношение к бессознательному

Кроме того, шутки занимают особое положение в ассоциативном мышлении. Наша память часто не располагает ими тогда, когда мы хотим их вызвать, зато иной раз они возникают непроизвольно, именно там и так, что невозможно понять, откуда они берутся. Это, опять-таки, мелочи, но они явно указывают на происхождение шуток из бессознательного.

* * *

Соберем теперь вместе все характерные черты остроумия, которые могут указать на то, что шутки образуются в бессознательном. Прежде всего следует отметить своеобразную лаконичность шуток – это качество не считается необходимым, но служит, безусловно, важным характеризующим признаком. Когда мы впервые с ним столкнулись, нам показалось разумным усмотреть в этой краткости выражение стремления к экономии. Но мы сами обесценили это понимание теми возражениями, которые были приведены выше. Лаконичность остроумия теперь кажется нам, скорее, признаком бессознательной обработки мыслей при создании шуток. Сгущению в сновидении нельзя поставить в соответствие никакую другую деятельность, кроме обособления в бессознательном. Еще мы должны предположить, что в бессознательном ходе мыслей задаются условия для сгущения, отсутствующие в предсознательном[138]. Следует ожидать, что при сгущения утрачивается ряд подвергаемых обработке элементов, тогда как другие, усваивая энергию этих элементов, приобретают усиленную, даже чрезмерно усиленную форму. Лаконичность остроумия, как и лаконичность сновидения, есть, следовательно, необходимый побочный результат протекающего в обоих случаях сгущения. Этому факту лаконичность остроумия обязана своим особым, поразительным для восприятия характером, не поддающимся дальнейшему объяснению.

Выше мы уже рассмотрели один из приемов сгущения – многократное употребление одного и того же материала, игру слов и созвучие – как образчик локализованной экономии; удовольствие же, доставляемое безобидной шуткой, мы согласились считать производным этой экономии. Впоследствии мы признали, что первоначальная цель шутки – извлекать удовольствие такого рода из слов. Это допускается на ступени игры, но запрещается рассудительной критикой при дальнейшем умственном развитии. Теперь предположим, что такого рода сгущения (в том виде, в каком они служат технике остроумия) возникают автоматически, без преднамеренности, в ходе мыслительного процесса в бессознательном. Не развертываются ли перед нами два различных объяснения одного и того же факта, которые только мнятся несовместимыми друг с другом? Думаю, что нет. Это, конечно, два различных объяснения, которые должны быть согласованы друг с другом, раз они не противоречат одно другому. Они чужды друг другу; если мы установим между ними какую-либо связь, то этим будет сделан, полагаю, немалый шаг вперед в нашем познании. Эти сгущения суть источник удовольствия, и данное утверждение вполне согласуется с предположением, что они без труда находят в бессознательном условия для своего возникновения. Мы обнаруживаем мотивировку для погружения в бессознательное в том обстоятельстве, что там как бы само собой производится сгущение, которое доставляет удовольствие и которое требуется шутке. Два других факта, на первый взгляд будто бы совершенно самостоятельных и совмещаемых лишь по нежелательной случайности, при более внимательном изучении тоже оказываются тесно связанными – даже фактически тождественными. Я имею в виду оба положения, согласно которым остроумие может, с одной стороны, производить доставляющие удовольствие сгущения в ходе развития на ступени игры (в детстве разума), а с другой стороны, совершает тот же самый процесс на высшей ступени развития, погружая мысль в бессознательное. Инфантильное – источник бессознательного, а к бессознательному мышлению относятся лишь те процессы, которые протекают в раннем детстве. Мысль, которая погружается в бессознательное, чтобы создать шутку, отыскивает там обрывок былой игры в слова. Мышление на миг снова становится детским, чтобы тем самым вновь завладеть детским источником удовольствия. Если это еще не доказано в психологии неврозов, то изучение остроумия должно убедить, что причудливая бессознательная обработка есть не что иное, как инфантильный тип мыслительной работы. Вот только у ребенка не очень-то просто уловить это инфантильное мышление с его особенностями, сохранившимися в бессознательном взрослого, так как оно в большинстве случаев исправляется, так сказать, in statu nascendi (в зачаточном состоянии). Но все же в целом ряде случаев его удается выявить, и тогда мы всякий раз смеемся над «детской глупостью». Каждое открытие бессознательного вообще воздействует на нас как «комическое»[139].