Останься со мной

Когда я уже собиралась вернуться в спальню, мое внимание привлекло запотевшее зеркало. Не знаю, что меня подтолкнуло – я уже много лет даже не задумывалась об этом, – но я наклонилась к нему и провела по ладонью по стеклу, очищая его.

Может, всему виной был стресс. Может, слова того парня, Мака. Может, даже Джекс с его поцелуем. Да, скорее всего, дело было в поцелуе, но это не имело значения, ведь я уже делала то, что делала.

Я всегда избегала смотреть на себя в зеркало, особенно сразу после трагедии и множества пересадок кожи. Так и есть – я годами не разглядывала свое тело. Я просто не позволяла себе этого делать.

Прикусив губу, я заставила себя по-настоящему посмотреть в зеркало, а не бросить на него быстрый взгляд. Дыхание у меня перехватило.

С ключицами все было в порядке, они выглядели на все сто. У меня был красивый оттенок кожи, который идеально подходил для нанесения косметики. Зона декольте тоже не вызывала проблем. Потом я опустила взгляд ниже.

Там все напоминало сумасшедшую картину Пикассо.

Левую сторону пересекал такой же шрам, как на лице. Он рассекал грудь, проходил по ареоле и едва не касался соска. Мне повезло. С одним соском мне жилось бы несладко. Не то чтобы кто-то видел хоть один из моих сосков, но все же мне не хотелось думать о себе как о девушке с одним соском. Другая грудь была в порядке. Обе груди были, на мой взгляд, вполне приличного размера, но кожа между ними отличалась по цвету от остальной и была немного светлее. Ожоги второй степени. Шрамы от них вызывали лишь изменение пигментации. Но вот на животе…

Мой живот напоминал старый диван с кучей разно-цветных заплаток. Правда. Ожоги третьей степени – это не шутка. Даже не сомневайтесь.

Некоторые лоскуты были светлыми, другие – цвета увядшей розы. Кожа на ощупь гладкая, но края раны выступали. Я видела это в зеркале. Издалека это можно было принять за родимое пятно, но затем я повернулась и посмотрела на спину. От попы до лопаток она была изрезана так же, как живот, но шрамы были более заметны. Грубые, темные, почти коричневые, они рассекали кожу, которая кое-где казалась смятой.

На спину кожу не пересаживали.

К тому времени папы уже не было рядом. Он ушел, растворился в мире, где не было тоски и печали. Окончив школу, я с помощью Клайда смогла его разыскать.

Он снова женился.

Он жил во Флориде.

У него не было детей.

Позвонив ему всего один раз, я выяснила, что восстанавливать связь со мной он не намерен.

Так, когда дело дошло до пересадок кожи мне на спину, отца уже в нашей жизни не было, а мама… Что ж, подозреваю, она просто забыла о визитах к врачу или наплевала на них.

В глазах щипало. Я с трудом моргнула. Ничего хуже боли от ожогов я в своей жизни не чувствовала – по крайней мере физически. Я была еще совсем мала, но после трагедии не раз молила о смерти. Теперь шрамы не болели. Они просто дерьмово выглядели.

Я закрыла глаза и отвернулась от зеркала, но собственное отражение все еще стояло у меня перед глазами. Ничего хорошего в этом не было. Но могло быть и хуже. Лежа в ожоговом отделении, я видела случаи совсем страшные. Маленькие дети, которые играли с огнем. Взрослые, которые горели в машинах. Кожа буквально плавилась. А еще были люди – дети, – которые не выжили, уничтоженные огнем или задохнувшиеся в дыму. Так что я знала, что могло быть и хуже, но что бы я ни делала, как бы далеко ни уезжала и как долго ни отгоняла от себя эти мысли, та ночь, когда случился пожар, искалечила меня, оставила на мне шрамы, физические и душевные.

Она искалечила и маму.

Поцелуй.

Я до крови прикусила губу.

Глупо было целоваться. Глупо было влюбляться в Брендона. Но целовать Джекса Джонсона было еще глупее. Все это было очень глупо.

Я быстро отошла от зеркала и надела хлопковые шортики и футболку с длинным рукавом. Почему-то в этом доме в любой сезон было очень холодно, а ночью становилось гораздо холоднее, так что я натянула еще и гольфы, чтобы не мерзли ноги.

В животе заурчало, и я пошла на кухню, но нашла там лишь коробку соленых крекеров. Я взяла ее, надеясь, что крекеры не засохли окончательно, и пообещала себе, что, в каком бы состоянии ни была моя машина, я пойду в магазин и хотя бы часть из заработанных пятидесяти долларов потрачу на еду.

Прихватив с собой еще и остатки чая, заваренного накануне, я отправилась обратно в спальню, но тут в дверь постучали. Я замерла на месте.

Бросив пачку крекера на диван, я повернулась к висящим на стене часам. Если они показывали правильное время, был уже почти час ночи. Какого черта?

Не шевелясь, я поморщилась, когда стук раздался снова. Не на шутку встревоженная, я повернулась и вышла в короткий и узкий коридор. Там я встала на цыпочки и посмотрела в глазок.

И нахмурилась.

Такое впечатление, что на крыльце никого не было. Прижав руки к двери, я присмотрелась получше. Никого.

– Какого черта? – пробормотала я.

Опасаясь, что схожу с ума, я отомкнула замок и приоткрыла дверь. И сразу же поняла свою ошибку. На крыльце все же кое-кто был. Сидевший на ступеньке человек тотчас вскочил, и сердце мое ушло в пятки.