Тут он сказал ей то, о чем до сих пор умалчивал: он написал первые десять страниц «Сен-Жюста».
— Ты знаешь, я понятия не имею, удастся ли мне вытянуть эту работу. На нее могут уйти целых три года, и даже тогда я вполне могу с нею накрыться. Боюсь, что тем дело и окончится.
— Значит, тебе тем более надо съездить в Париж! Ведь все равно рано или поздно придется тебе там поработать.
Он призадумался.
— Да, вероятно, придется.
— И ты сможешь получить на это субсидию — потом, позднее, да?
— Он кивнул — по-видимому, да.
— Я так счастлива, — сказала Мейзи. От вина она разрумянилась, глаза ее сияли так ярко, и Тоби подумал, что неплохо бы побыть с ней сегодня ночью.
А она без устали говорила о Париже, ткала золотистую, сверкающую паутину, заманивая его ожидающими их там удовольствиями, но вскоре он остановил ее.
— Давай пока отложим эту затею, а? Обещаю тебе: я постараюсь сделать все, чтобы ее осуществить.
Он перевел разговор на Боба и Риту, и она сразу стала слушать — сосредоточенно и сочувственно.
— Неужели все и впрямь обернется так скверно? Ведь у беременных часто бывают причуды, — сказала она тоном умудренной жизнью женщины. — Когда Рита родит, может быть, Бобу станет легче. Мне он так симпатичен, хотя вместо «Мейзи» и выговаривает «Мезей».
Тоби сказал, что Боба ждет блистательная научная карьера, которую не под силу погубить даже Рите, хотя личную жизнь она ему, вероятно, испортит. — Ко всем прелестям она еще безумно увлеклась Эйдрианом.
— Это у нее пройдет. И потом, что толку им увлекаться? — Мейзи внезапно погрустнела: — Ох, жизнь, жизнь, жизнь… Пусть мы погубим себя, какое это имеет значение, — лишь бы на нашу долю выпало хоть немножко счастья!
— Что-то это не похоже на тебя, малыш, такие вот рассуждения.
— А во мне много такого, что вовсе на меня не похоже. Ты еще в этом убедишься.
Впрочем, печаль ее оказалась мимолетной: вскоре глаза ее снова засияли. Она живет радостью, подумал Тоби, и чувство вины, словно холодная струйка, внезапно пробившаяся из какого-то таинственного подземного источника, на мгновение заставило его съежиться.
Они вышли из отеля, Мейзи ступила на мостовую первая, и ее чуть не сшибла мчавшаяся на большой скорости машина. Она отпрянула, Тоби подхватил ее и прижал к себе; ее била дрожь.
— Была на волосок от гибели, — выдохнула она. — Дай я прислонюсь к стене. Это скоро пройдет.
— Пойдем обратно в ресторан. — Он тоже был потрясен. — Выпьешь немного коньяку.
— Не надо. Ты можешь из-за этого упустить последний поезд.
— Не беда. Я должен знать точно, что ты в состоянии сесть за руль.
Он чувствовал как неистово колотится у нее сердце. Она стучала зубами.
— Машину я могу вести в любом состоянии. Что-что, а это смогу всегда.
Соскользнув на тротуар, она села, поджав под себя ноги, и опустила голову. Прохожие поглядывали на них с любопытством — очевидно, принимали ее за пьяную. Тоби растерянно стоял рядом.
— Я мог бы взять тебе на ночь номер в этом отеле. А маме позвонишь.
— У меня сейчас все пройдет, извини, что устроила тебе это жуткое зрелище.
Он понял, до чего это было бы страшно — потерять ее, да еще таким ужасным образом.
— Пойдем в отель, — снова сказал он. Но она уже пришла в себя и рывком поднялась на ноги.
— Я в полном порядке. И ты еще успеешь на поезд.
Он крепко обнял ее и поцеловал. Дрожь разом унялась.
Когда он подвел Мейзи к машине, то убедился, что самый вид автомобиля действует на нее успокоительно. Да, что-что, а вести машину она сумеет.
— Милый, мы так чудесно провели вечер, — сказала она. — Пусть ничто не омрачит его, ни на йоту. Так ты обещаешь мне подумать насчет Парижа?
— Насчет Парижа и насчет тебя.
Он еле-еле поспел на последний поезд.
На заре Тоби приснился страшный сон: Мейзи, изуродованная, искромсанная на куски, лежит в придорожной канаве, большая шляпа упала с ее головы и укатилась, волосы пропитаны кровью. Лица нет. Кругом — ни души, отель погружен во мрак.
Очнувшись от кошмара, он вылез было из постели, решив тут же ей позвонить; потом вспомнил, что у них в доме телефона нет. А если одеться и пойти в киоск? Но там же заперто… Постепенно все встало на свои места, но он весь взмок от ужаса и сидел на постели, очень прямой, напряженный, пока не потускнели живые впечатления сна. Больше ему вздремнуть не удалось.
Понемногу мысль его снова заработала четко. Париж? Вообще-то почему бы и нет? Только не теперь, поездку надо отложить: у них целое лето впереди. В начале июля у матери выставка — дел будет по горло. В ушах у него звучал умоляющий голос Мейзи: «Прошу тебя… Ну, прошу…» И даже сейчас, наяву, она по-прежнему представлялась ему растерзанной, истекающей кровью. Но он уже принял решение.
Утром он отправился в киоск и оттуда позвонил в Хэддисдон. Трубку сняла Мейзи.
— Что случилось? — встревоженно спросила она.
— Ничего, просто хотел удостовериться, что ты доехала благополучно.
— Ну разумеется, благополучно. А что со мной могло случиться?
— Ты ведь была совершенно разбита.