Читаем Особые приметы полностью

Особые приметы

Кафе мадам Берже представляло собой четырехугольный зал площадью около восьмидесяти квадратных метров. Тут было девять столов и три десятка стульев, — правда, число стульев иногда доходило до тридцати пяти. Вдоль стен стояли две длинные скамейки. Освещалось кафе лампами дневного света, на стенах висели зеркала, керамические кувшинчики для цветов, прейскуранты, реклама всевозможных вин и непременный текст закона «О мерах против лиц, появляющихся в общественных местах в нетрезвом виде».

Хотя контингент посетителей с течением времени претерпевал некоторые изменения, все же человек, вернувшийся в Париж после нескольких лет отсутствия, мог быть уверен, что, завернув к мадам Берже, встретит в ее заведении немало знакомых лиц. Представители различных археологических пластов по-прежнему неутомимо выступали с нескончаемыми монологами об Испании и об испанском народе, не слушая чужих монологов, — со стороны это походило на радиомешанину в эфире, когда на одной волне звучат обрывки передач разных станций.

Репертуар забавных случаев и трагических историй был все тот же, и посетителя, давно не заглядывавшего к мадам Берже, охватывало странное ощущение, точно время остановилось.

Но даже и в те вечера, когда Альваро не бывал в кафе, — а это случалось, если им овладевал очередной приступ безволия и он валялся на диване, дожидаясь возвращения Долорес и тупо глядя на старые, подпертые контрфорсами дома улицы Вьей-дю-Тампль, — даже за глаза Альваро мог свободно и точно воссоздать разговоры завсегдатаев, словно бы слышал их собственными ушами.

— Декларация Бестейро застала меня на фронте под Альбасете. Деревню окружили марроканцы, и я спрятался у приятеля — его сестра была фалангистка…

— У меня тоже был такой случай накануне восстания в Фигольсе, при втором правительстве Асаньи…

— Подамся, думаю, на Альбасете, и вдруг по радио передают, что Мадрид пал и фашисты победили…

— …Барселонский профсоюз послал меня уполномоченным, вести переговоры с представителями хозяев…

— …а дом у них как раз рядом со столовой общественного призрения, я и подумал: а вдруг подведу приятеля, нехорошо выйдет. Не предупреждая, вылез ночью через окошко — и ходу…

— …Добрался до станции, и надо же: сунулся на платформу, а там — отряд гражданской гвардии. Лейтенант у них был по прозвищу Паленое Рыло…

— …шутка ли, всю провинцию пёхом протопали, я да еще двое из нашей дивизии, оба коммунисты…

— …а гад такой, хуже прилипчивой заразы, и через весь лоб — шрам вот этакий: повстанцы Абдель Керима удружили. Бог шельму метит…

— …идем через Мадригерас, селение есть такое, и вдруг сзади: «Стой, ни с места!..»

— …мы его после, в начале войны, расстреляли…

— …мы как припустим бежать, куда твоя гончая — со всех ног. Думали: фалангисты…

— …Не успел на платформу соскочить — жандармы! Тычут карабинами в морду…

— …и вдруг слышу — голос знакомый. Гляжу, силы небесные, комиссар нашей бригады, переодетый. Не знаю, где уж он себе раздобыл форму Иностранного легиона…

— …Паленое Рыло мне и говорит: «А ну, марш! Сам тебя поведу, сукин сын, мать твою так-разэтак»…

— …Точь-в-точь, как у меня вышло в Архелесе…

— …его звали Педро Оливейра и взяли в плен вместе со мной в Альбатере, а потом он бежал и теперь в Мексике…

— …А я уже знал, какие шуточки этот солдафон откалывает, чтобы позабавиться…

— …те два сенегальца надумали у меня часы отнять. Золотые. Приглянулись им, видишь…

— …Да, да, комиссар Пятой. Из Эстремадуры он был, черный, как жук, вылитый цыган…

— …Ну, думаю, сволочь, пристрелит меня сейчас, «при попытке к бегству»…

— …это память мне от Санчеса Паскуаля, депутата от левых республиканцев…

— …Ну вот, а Оливейра, я уже говорил, раздобыл себе форму Иностранного легиона…

— …и свалит все на НКТ[81], как было с беднягой Пепито Бланко…

— …он умер в военном госпитале в Таррагоне, за месяц до прихода фашистов, и перед смертью мне их подарил…

— …Вот точно такая история вышла у меня с одним французом в Миранда-де-Эбро, он…