Он собирался сформировать мысленный приказ, а его имплант, подчиняясь особенностям своей конструкции, преобразует мысленный порыв в короткую терминирующую программу, которая будет передана в мозг Лори.
Биологические нейросети лишь передадут сигнал, они невосприимчивы к машинному коду, а вот имплантированные модули воспримут его!
— Эльза, ты должна записать данные, передаваемые через шунт! Это и будет терминирующая программа, которую мы сможем передать на частотах связи любому киберхагу!
— Да поняла я! Давай!
Разъем шунта мягко вошел в ответное гнездо импланта.
Второй разъем соединительного кабеля Эльза вставила в имплант Лори, включила блок автоматической записи передаваемых данных и отрывисто произнесла:
— Вадим, все готово!
Он закрыл глаза.
Страх за Лори, помноженный на едва осознанные чувства к ней, желание помочь, гнев на тех, кто много веков назад решил
Яростный порыв Вадима оказался столь силен, что его собственное сознание помутилось, он отключился от реальности всего на несколько секунд, а когда с трудом открыл глаза, пытаясь понять, что произошло за эти мгновения, то увидел, как Лори медленно сползла в кресле, прекратив неудержимые попытки вырваться, потом перевел помутившийся от напряжения взгляд на Эльзу и прочитал в ее глазах ужас, смешанный с восхищением.
Она стояла, прижимая к груди оснащенный дополнительным блоком шунт, который успела извлечь из имплантов сразу после прохождения сигнала.
На устройстве контрольной записи данных трепетно моргал индикатор, свидетельствующий, что генерированная имплантом Вадима программа успешно сохранена.
— Скопируй ее... — хрипло выдохнул Вадим. — И подай мой бронескафандр... Помоги...
— Ты не можешь сейчас идти туда. Не выдержишь нагрузки!
— Я сказал: скафандр!.. Ты отвечаешь за Лори... Я прошу тебя, Эльза... торопись... Я должен остановить киберхагов... Пока они и колонисты не перебили друг друга...
Ярость схватки нарастала с каждой минутой.
Такого боя не мог вспомнить ни один житель Саргона. Им казалось, что машины обезумели в своем стремлении любой ценой ворваться в Цоколь.
Каким-то образом сервомеханизмы сумели разгрузить нижние отсеки одного из легших на грунт «Нибелунгов», и теперь к пехотным дройдам присоединилось несколько реактивных установок залпового огня и почти два десятка «бродячих минометов».
...Владимар потерял контроль над обороной периметра, как только первые залпы реактивных установок вспороли тьму ослепительными вспышками запусков.
Разрывы взметнулись плотной стеной огня, черные смерчи дыма были почти не видны на фоне разгорающегося зарева, центральная часть северной стены Цоколя вдруг с оглушительным треском стала покрываться растущими прямо на глазах ветвистыми трещинами, — стеклобетон, отлитый семь столетий назад, не выдержал ураганного обстрела, в нескольких местах наклонная стена начала рушиться, образуя отлогие языки осыпей; над северной частью города поднимались клубы едкой белесой пыли, а бесноватые машины продолжали посылать залп за залпом, расширяя образовавшиеся обвалы, с тем чтобы по ним могли пройти атакующие группы сервомеханизмов.
Оставаться на командном пункте было бессмысленно, бесполезно, пустотелый Цоколь в буквальном смысле ходил ходуном, как при землетрясении, от толчков и вибрации рвались кабели энергопитания, взрывалась аппаратура, лопались окна и экраны.
Казалось, наступил конец света, но обезумевший Владимар, выбираясь из изменившегося до полной неузнаваемости командного пункта, интуитивно понял — это лишь тысячная часть той мощи, которой на самом деле обладают штурмовые носители.
Запоздалое раскаяние в собственной надменности и самоуверенности уже не могло изменить ситуацию.
Если бы он послушал инопланетников и позволил им действовать по заранее оговоренному плану, ничего подобного бы не случилось. Хотя кто знает? Владимар хоть и испытывал запоздалое раскаяние, но все равно не понимал, почему Немершев и его люди были так уверены, что до первого залпа, произведенного с городских укреплений, машины не начнут атаку, а будут тупо подставляться под огонь снайперов, пытаясь устранить внезапно возникшие неполадки?
Поздно...