Особое задание

После антисоветского переворота в Архангельске и его оккупации «союзниками» (хорошо, назовем это не оккупацией, а «интернациональной» помощью) партийная организация большевиков получила несколько мощнейших ударов. Вначале бегство исполкома, потом бои, аресты, что проводили и «свои», и «союзники». Те, кто остался в живых и не попал на страшный остров Мудьюг, где англичане устроили первый концлагерь, на какое-то время притихли. Но уже к сентябрю уцелевшие большевики сумели воссоздать партийную ячейку, организовать подпольный ревком и дать весточку на «ту» сторону. «Весточка» шла долго, почти неделю, но вместе с раненным солдатом, подобранным на поле боя бойцами Красной Армии, попала в Вологду, а там всё потихонечку закрутилось. В Архангельск удалось переправить несколько большевиков, имевших опыт подпольной работы, они принялись обрастать сочувствующими. Скверно только, что при обмене информацией можно было полагаться лишь на человеческие ноги, а они, увы, ходят медленно. Но всё же пошла работа, появились идеи, долговременные планы. Я стал частью одного из таких планов.

Первым пунктом моего маршрута была деревня Исакогорка на берегу Северной Двины. Не совсем на Двине, но почти, на каком-то притоке. Там я должен встретиться с «нашим» человеком – телеграфистом на пристани. Говорят, парень был вне политики, но его отца, Ивана Пекарникова, старого большевика и члена горисполкома, не пожелавшего удирать, англичане расстреляли в первый же день. Пекарников-младший и должен переправить меня в Архангельск, назвать адреса и пароли. Там сдам свой контрабандный груз – изрядный запас типографских литер, которые тащил из самой Москвы.

Одной из главных задач ревкома на сегодняшний день – создание собственного печатного органа. Печатный орган – газета ли, информационный листок, как общеизвестно, это и способ донести свою правду до широких масс, и способ объединять вокруг этого органа всех идейно сочувствующим большевикам.

Типографский станок ревкому раздобыть удалось, но к нему не было шрифтов. В Архангельске имелось четыре типографии, но все они под строгим контролем. Поэтому пришлось обращаться за помощью в Москву. Стало быть, курьерская доставка, а я тот самый мальчик-курьер, только доставляющий не пиццу, а нечто иное.

Будь дело летом, на пристани меня просто посадили бы на пароход, курсирующий по Двине, теперь надо добираться по-иному. Но мне бы вначале дойти до Исакогорки!

Огромный Архангельский край, чья территория сопоставима с площадью Франции, а если и меньше, то ненамного (да кто тут леса с болотами мерил?), «затесавшийся» между двумя историческими путями «из варяг во греки» и «из булгар в югру», дорог почти не имел. Ломоносов, помнится, шел зимой по санному пути, пройдя путь от Холмогор до Москвы за целых три недели.

Теперь мне казалось, что три недели не так и много, потому что от Плесецкой до Архангельска по труднопроходимым местам с болотами нам пришлось добираться четыре дня. Можно бы побыстрее, если двинуться там, где болот поменьше, но тогда бы пришлось забирать влево, переходить «чугунку», а там, как сообщил проводник, туда-сюда бродят отряды лыжников: и наши, и белые. Линия фронта и зона разграничения «красных» и «белых» между Плесецкой и Обозерской очень условна, окопов или колючей проволоки нет. С нами разбираться не станут ни те, ни эти, пристрелят, даже извиняться не станут, так что лучше пройти там, где безопасней.

Вот уж не знаю, что безопаснее! Мне уже в первые сутки казалось, что лучше бы идти по твердой земле (столкнусь ли с лыжниками, не факт), чем пробираться по зыбкой почве, едва припорошенной снегом, из-под которой то и дело просачивается ржавая вода.

– Ни разу не было, чтобы болото насквозь промерзало, – заметил проводник, когда мы в очередной раз были вынуждены снимать лыжи и идти по щиколотку в воде.

Я-то думал, что на лыжах можно пройти прямо через болото, по топи, но куда там! На этих топях иной раз даже лоси тонут.