— В первый не в первый... а себя блюсти надо, — проворчал Савелий Лукич, тяжело закашлялся, перевел дух и добавил: — Тихонька — вор не тебе чета, а завалился!
— Выскочит! — уверенно заявил Колька.
— Не скажи, — покачал головой Савелий Лукич. — Не в детколонию повезли!
— Ладно! — скрипнул зубами Колька. — Я за него тут такой шухер устрою — надолго запомнят! Век мне воли не видать!
— Тихо! — цыкнул на него Савелий Лукич. — Люди спят!
Вынул часы, щелкнул крышкой и сказал:
— Собирайся. Пора. — Помолчал и добавил: — С богом!
...«Чапаева» досмотреть Бычкову не удалось. В середине сеанса его тронули за плечо, он оглянулся, увидел Толю Васильева и, сразу все поняв, поднялся и направился к выходу. В разных концах зала вставали с мест его сотрудники и, пригибаясь, чтобы не мешать остальным, выбирались из рядов и шли за Бычковым.
Машина ждала за углом, рядом с шофером сидел Петр Логвинович Юрский.
— Опять ювелирный? — спросил Бычков.
— На Васильевском, — кивнул Юрский.
— Неужели тот же пацан шурует? — вмешался в разговор старших кто-то из сотрудников.
Бычков молча пожал плечами, а Юрский нетерпеливо потянул поводок сирены, и шофер, косясь на его хмурое лицо, выжал из машины предельную скорость.
На дверях магазина висела табличка: «Закрыто на переучет». У дома толпилась кучка любопытных, уже прослышавших про кражу. Они тянули шеи в сторону арки ворот, но стоящий там милиционер негромко говорил: «Проходите, граждане! Не мешайте работать!» — и теснил любопытных из-под арки. Когда из ворот, низко опустив голову к земле и натянув длинный ремень поводка, выбежала поджарая мускулистая овчарка, толпа шарахнулась в сторону. Собака покрутилась на месте и потянула проводника за угол, в переулок. Кто-то побежал следом, оставшиеся приникли к витринам, пытаясь разглядеть, что происходит внутри магазина. А там шла сосредоточенная работа, вспыхивали блицы фотокамеры, неторопливо двигались люди в штатском.
Директор магазина, седой, ухоженный, с розовым, тщательно выбритым лицом и барскими замашками, обескураженно пожимая плечами, объяснял Юрскому и Бычкову:
— Вы понимаете... В первый момент ничего не заметил. Буквально ничего. Никакого беспорядка, все на своих местах, ни один предмет не сдвинут, шторки задернуты.. Потом вдруг смотрю — пол проломлен! Кинулся к шкафам — пусто! А на полу вот... Директор кивнул в угол магазина, где лежали коловорот, две стамески, ножовка, долото.
— В руки не брали? — спросил Бычков.
— Упаси боже!
— Проверь на отпечатки, Коля, — обернулся к одному из оперативщиков Бычков.
— Смотрели, Виктор Павлович, — покачал головой широкоплечий, медлительный Николай Метистов. — Ничего! С порошком надо попробовать.
— Тряпкой мокрой протерто! — подтвердил Толя Васильев. — И пол, и стекло на прилавках...
— Почему ценности на ночь оставляете на прилавках— обернулся к директору Юрский. — Инструкции не знаете?
— Да боже мой! Все я знаю!.. — капризно скривил рот директор. — Вы запоры на дверях видели? А сторож? Первое время уносили в сейф, потом решили, что лишняя морока. Кто бы мог подумать?
— Вор и подумал, — сказал Бычков. — Зашел перед закрытием раз, другой и увидел, что где лежит. И выходит, не вам лишняя морока, а нам!
— Вам за это деньги платят! — огрызнулся директор.
— А вам за что платят? — жестко спросил Юрский. — За ротозейство? — И повернулся к притихшим сотрудникам: — В подвале закончили?
— Закруглились, Петр Логвинович, — ответил Бычков.
— Тогда поехали!..
...Сотрудники Бычкова знали: если он, обычно энергичный и напористый, вдруг становился рассеянным, ходил с отсутствующим видом, невпопад отвечал на вопросы, значит, в голове его зрела неясная еще догадка, на первый взгляд кажущаяся нелепой, но, как выяснялось потом, единственно верная, помогающая выйти из тупика, в который зашло следствие. Про одного видного ученого говорили, что его феноменальная рассеянность есть не что иное, как величайшая сосредоточенность на своем предмете. Нечто подобное происходило и с Бычковым и было своего рода мимикрией, защитной реакцией, помогающей сосредоточиться на какой-то одной, важной для него, мысли.