Особое назначение

Мальчонка в низко надвинутой на лоб кепочке с коротким козырьком и щегольских «русачках» с напуском вышел из общего вагона одним из последних, смешался с толпой, направился было к вокзалу, но, увидев впереди синюю милицейскую форму, повернул обратно, дошел до края платформы, заметно припадая на правую ногу, спустился по ступенькам и в обход двинулся к станционным постройкам. Вышел он не на вокзальную площадь, а на Лиговку, вынул бумажку с адресом, сверился с номером ближайшего дома и, с любопытством поглядывая по сторонам, зашагал вдоль улицы.

Цокали копытами по булыжной мостовой ломовики, звенели трамваи, зазывно кричали мальчишки, торговавшие папиросами россыпью. В сторону площади двигалась посредине проезжей части людская колонна. Над головами покачивался самодельный плакат: «Мы идем смотреть «Чапаева»!»

Парнишка в кепке-малокозырке, прищурясь, глядел на проходивших мимо него по мостовой людей, на праздничные цветастые платья девушек, белые воротники рубашек апаш у парней. Губы его скривились в нагловатой усмешке, в глазах читался откровенный вызов, но делалось это уж очень нарочито, напоказ, явно в расчете на тех, кто мог увидеть его в эти минуты. Колонна прошла мимо, а он все еще стоял, смотрел ей вслед, и стало видно, какой у него не по годам цепкий взгляд и по-взрослому жесткие скулы.

На углу Лиговки и Разъезжей стоял мрачноватый дом с приземистой аркой-воротами. В глубине двора виднелась еще одна арка, за ней второй двор, потом третий, и в нем, на черной лестнице, мальчонка в кепке разыскал нужную квартиру.

Подергал медную шишечку звонка, потом долго стучал, пока дверь не открылась и женщина с мокрой еще головой, обвязанной полотенцем, не снимая дверной цепочки, спросила:

— Кого надо?

— Открывай! — Парнишка придержал дверь ногой.

— Если всем таким открывать, запирать нечего будет! — поджала губы женщина. — Кого надо, спрашиваю?

— Хрякова, Савелия, — сказал парнишка.

— Савелия Лукича? — переспросила женщина. — А ты кем ему приходишься?

— Скажи — привет ему из Ростова, — буркнул парнишка.

— Не до приветов ему... — вздохнула женщина. — Ладно, скажу! — И захлопнула дверь.

Парнишка хмуро оглядел полутемную лестничную площадку и присел на подоконник. Внизу, за грязноватым оконным стеклом, виднелся угол двора с выложенной по стенам поленницей дров, два сопливых пацана гоняли кривобокий мяч, на поленнице сидела драная кошка и, выгнув спину, опасливо косилась на мяч.

Парнишка сплюнул, поднялся с подоконника, потянулся к дверному звонку, но звякнула цепочка и та же женщина встала на пороге.

— Проходи, — сказала она. — Третья дверь по коридору.

В комнате стоял круглый стол под вытертой бархатной скатертью, стулья с кожаными спинками, у стены кровать красного дерева, тумбочка, уставленная пузырьками с лекарствами, большой шкаф. Савелий Лукич сидел в глубоком кресле, на нем был махровый, потрепанный на обшлагах халат, на плечи накинут клетчатый плед, на ногах — валенки. Сухо покашливая, он снял пенсне и, щурясь, разглядывал стоящего на пороге комнаты парнишку.

— Кепарь сними, — строго сказал Савелий Лукич. — Не видишь? — И кивнул в угол, где висела икона.

Парнишка стянул с головы кепку и, по-детски приоткрыв рот, не сводил глаз с сидящего в кресле человека. Его поразили худоба, седая, клинышком бородка, а главное — пенсне! Он даже попятился к дверям, думая, что ошибся комнатой и попал не к тому, кто нужен.

— Ну? — покашлял в платок Савелий Лукич. — В молчанку играть будем?

— Может, я не туда?.. — обеспокоенно оглянулся на дверь парнишка. — Мне Хряков нужен... Савелий Лукич...

— Я это!.. Я!.. — прикрикнул на него Савелий Лукич и опять закашлялся, зажав рот платком. С трудом отдышался и, разглядывая скомканный платок, покачал головой. — Из каких краев?

— Из Ростова, — сказал парнишка. — Простуда у вас?

— Век бы тебе такой простуды не видать! — помрачнел Савелий Лукич. — Откуда адресок мой известен?

— Тихонька дал, — ответил парнишка. — Приветы шлет.

— А слух прошел — взяли его? — испытующе смотрел на него Савелий Лукич.

— Завалился! — кивнул парнишка. — А меня отмазал. И адресок этот перед посадкой кинул. Переждешь, говорит, в случае чего!

— А не боишься? — смерил его взглядом Савелий Лукич.

— Чего мне бояться? — удивился парнишка.

— А того, что я тебя пощупаю! И если подставили тебя... — Савелий Лукич повел головой в угол, где висела икона: — Молись!

— Не лепи горбатого, Хряк! — Парнишка зло ощерился и потянулся рукой к голенищу сапога. — Говорю, от Тихоньки я...

— Руки! — крикнул Савелий Лукич.

— Доля там твоя! — усмехнулся парнишка. — За последнюю бутылочку!

— Тихо! — прошипел Савелий Лукич и оглянулся на дверь. — Распустил язык! И заруби себе на носу: при хозяйке я тебе не Хряк, а Савелий Лукич! — Помолчал и спросил: — Тебя как кличут?

— Мамаша Колькой звала, деловые ребята — Полетайкой, — ответил парнишка.

— За что кликуха такая? — поинтересовался Савелий Лукич.

— А я как птица! — улыбнулся парнишка. — Нынче здесь, завтра там!

— Летай, пока крылышки не обрезали, — хмуро кивнул Савелий Лукич.

— Обрежут — новые вырастут! — отмахнулся парнишка.