Особое мнение

— Да есть там хоть кто-нибудь? — спросил Макс у трубки. Трубка не отвечала. — Что-то там не так, — повернулся он к Леону. — Связь поломалась. Снова, наверное, эти пришельцы.

И только тут они заметили, что телевизор потух и заглох. — Да что же это такое? — растерялся Макс. — Что они со мной делают? Кто это делает? — Он испуганно обвел глазами комнату. — Ничего не понимаю.

Леон, чей рот был занят молочным коктейлем, стоически пожал плечами в знак того, что он тоже ничего не понимает, однако его мясистое лицо заметно побледнело.

— Слишком поздно, — сказал Макс. — Не знаю уж почему, но слишком поздно. Наши с тобой враги, Леон, сильнее нас. И я даже не знаю, кто они такие.

Он медленно положил трубку и уставился в темный, немой экран телевизора. Ожидая самого худшего.

— Сейчас вы услышите квазиавтономную сводку новостей, — сказал долго молчавший телевизор. — Будьте наготове.

Джим Брискин взглянул на Эда Файнберга, на Пегги и начал ждать. Через несколько минут телевизор снова заговорил, все тем же скучным, бесцветным голосом.

— Друзья, граждане Соединенных Штатов. Смутное время закончилось, ситуация снова вошла в норму. — Одновременно те же самые слова появлялись и на экране в режиме бегущей строки. Юницефалон 40-Д по своему обыкновению — и ставшему традицией праву — вмешался в чужую передачу. Из динамиков звучал голос самого гомеостатического комплекса, порожденный речевым синтезатором.

— Избирательная кампания прекращается и отменяется, — сказал Юницефалон. — Это параграф первый. Резервный президент Максимилиан Фишер аннулируется, это параграф второй. Параграф третий: мы находимся в состоянии войны со вторгшимися в нашу систему пришельцами из дальнего космоса. Параграф четвертый: Джеймс Брискин, обращавшийся к вам…

«Вот оно», — с тоскою подумал Брискин. А тем временем ровный, безликий голос продолжал:

— Параграф четвертый: Джеймс Брискин, обращавшийся к вам через посредство телевизионных сетей, настоящим обязуется полностью прекратить свою противоправную деятельность, в дополнение к чему издается постановление, предписывающее ему обосновать причину, по которой ему должна быть предоставлена свобода заниматься в дальнейшем какой бы то ни было политической деятельностью. Исходя из интересов народа, мы предписываем ему хранить политическое молчание.

— Ну вот и дождались, — широко ухмыльнулся Брискин. — Конец этим играм. Я должен политически заткнуться.

— Ты можешь обжаловать это в суде, — вскинулась Пегги. — По всей цепочке судов, вплоть до Высшего. Им уже случалось отменять решения Юницефалона. — Она тронула Брискина за плечо, но тот отдернулся. — Или ты хочешь бороться с ним напрямую?

— Слава еще богу, меня не аннулировали, — криво улыбнулся Брискин. — В общем-то, я даже рад, что эта машина снова заработала, — добавил он, чтобы успокоить Пегги. — Все-таки возврат к чему-то стабильному. И это нам совсем не помешает.

— Так чем же ты теперь займешься? — спросил Эд. — Пойдешь в «Рейнландеровское пиво» и «Калбест электроникс», попробуешь получить свою старую работу?

— Ну уж нет, — отрезал Брискин. — Только не это.

Но — он не мог политически смолкнуть, не мог подчиниться приказанию этой проблеморазрешалки. Не мог органически — рано или поздно он снова начнет говорить, чем бы это ни грозило. «И, — подумал он, — зуб даю, что Макс тоже не сможет подчиниться… ни один из нас не сможет.

Может быть, — думал он, — я и вправду оспорю это решение. Встречный иск… Я притащу Юницефалона в гражданский суд, Джим-Джем — истец, Юницефалон 40-Д — ответчик. — Такая пикантная перспектива заставила его улыбнуться. — Для этого мне потребуется хороший адвокат. Кто-нибудь малость посильнее, чем главный юрист Макса Фишера, этот его братец Леон Лейт».

Брискин достал из стенного шкафа крошечной студии пальто и начал одеваться, Не было смысла оттягивать возвращение на Землю, тем более что полет предстоял долгий и утомительный.

— Так ты что, вообще не вернешься в эфир? — спросила не отстававшая от него ни на шаг Пегги. — Даже не закончишь эту передачу?

— Нет.

— Но ведь Юницефалон скоро кончит, и что тогда останется? Пустой экран? Знаешь, Джим, уходить подобным образом… я не верю, что ты так сделаешь, это просто на тебя не похоже.

Брискин остановился в дверях студии.

— Ты же слышала, что он там говорил. Что он мне приказал.

— Никто никогда не оставляет экран пустым. Природа не терпит пустоты. И если ее не заполнишь ты, это неизбежно сделает кто-нибудь другой. Смотри, Юницефалон уже уходит из эфира. — Пегги указала на монитор. Цепочка слов остановилась. Еще мгновение, и экран снова превратился в тусклый серый прямоугольник. — Это твоя ответственность — да что там я рассказываю, словно ты сам не понимаешь.

Брискин повернулся к Эду.

— Так мы что, снова в эфире?

— Да. Эта штука наговорилась, во всяком случае — на какое-то время. — Эд замолк и не нуждающимся в пояснениях жестом указал на освещенную софитами сцену.

Как был, в пальто, засунув руки в карманы, Брискин встал перед камерой, улыбнулся и сказал: