Осьминог

Александр обнял ее и крепко прижал к себе, а она продолжала всхлипывать в своем коконе и наконец с трудом выговорила:

– А ведь старый Фурукава никогда не рассказывал мне об этом.

– Наверное, он просто не знал, как вам это сказать… вы ведь сами говорили, Мацуи-сан, что он только со своим котом Куро может разговаривать по-человечески.

– И все-таки…

– Ну-ну, Мацуи-сан, не нужно плакать. Наверняка старый Фурукава даже со своей женой многим не делится. Такой уж у него скверный характер, что только Камата и сумел его разговорить, но этот Камата способен заставить откровенничать даже сушеную рыбу-фугу, которая подвешена у них над прилавком.

«Или он сам выдумал эту историю от первого до последнего слова», – подумал про себя Александр, но вовремя спохватился и, больше ничего не сказав, погладил Изуми по волосам.

Она приглушенно всхлипнула и затихла. Ее дыхание постепенно стало ровным: поняв, что она уснула, Александр осторожно приподнял край одеяла, обнял ее податливое, нагретое собственным теплом тело, и тоже почти сразу же сон накрыл его, как тяжелая темная волна.

Утром в сплошных облаках ненадолго появился просвет, но уже к полудню небо над заливом Микава превратилось в бушующее море, чьи воды потоками низвергались вниз, грозя затопить каждый крохотный клочок суши, до того сопротивлявшийся стихии. Не прошло еще и десяти минут, как Александр вышел из дома, а его кроссовки уже насквозь промокли. Утром Изуми, приготовив тамагояки и довольно странный на вкус десерт из тофу и сыра, попросила его немного подождать, ушла в комнату и спустя некоторое время принесла ему темно-зеленую рыбацкую куртку с капюшоном и резиновые сапоги. «Вот, это от моего Рику осталось… – Она держала куртку и сапоги в руках, как будто боясь положить их на стул или поставить на пол. – Понимаю, что вещи старые, а выбросить все рука не поднимается».

Теперь Александр жалел, что взял только куртку и отказался от сапог, хотя Мацуи-сан настаивала, предупредив, что его кроссовки едва ли выдержат и четверть пути до «Тако». Александра смутило, что сапоги были подписаны: изнутри на истертой ткани вверху голенища были выведены черным маркером кривые иероглифы – «Мацуи Рику». Александр представил, как снимет в «Тако» эти сапоги и поставит их сушиться к керосиновому обогревателю у входа, и все увидят, что он взял вещи умершего.

– А вы знаете, что на окраине Нагоя есть храм, в котором каждый может взять в дождь пару резиновых сапог? – Спросит Кисё, вежливо поздоровавшись.

– Никогда о таком не слышал, – удивится Александр.

– Говорят, их когда-то давным-давно пожертвовал храму один крупный торговец рыбой, это все были сапоги его работников. Работники приходили и уходили и забывали свои сапоги, в которых проводили рабочий день, чтобы не ходить по мокрому полу в собственной обуви. Так у торговца накопилась целая гора резиновых сапог, и он решил отнести их в храм. Со временем все эти люди состарились и умерли, а подписанные их именами сапоги так и остались в храме. Брать их, по правде, не очень любят: кому захочется взять вещь покойника, да к тому же насквозь пропахшую рыбой?

Александр покачал головой, окончательно отказываясь от сапог, и натянул куртку. Как выяснилось, муж у Изуми был довольно крупным мужчиной: рукава были длинноваты, а капюшон то и дело сползал на глаза, так что приходилось придерживать его рукой. Александр запнулся обо что-то, больно ударил ногу и посмотрел вниз: с приподнятой над асфальтом крышки люка на него смотрел улыбающийся осьминог – из-за струившейся по нему воды казалось, что он приветливо машет щупальцами. В окне первого этажа неподвижно сидел большой рыжий кот с белой манишкой и с угрюмым интересом наблюдал за стекавшими по стеклу каплями. Заметив Александра, кот беззвучно мяукнул, шевельнул усами и снова уставился на капли.

– Его зовут Тяко! – Произнес совсем рядом детский голос.

Александр вздрогнул и опустил глаза: возле него стояла девочка в резиновых сапожках и детсадовской шапочке, кокетливо выглядывавшая из-под маленького зонта с улыбающимся Тоторо.

– Тяко-кун! – Повторила девочка. – Хотите, я вам его вынесу?

– Он же промокнет, – удивился Александр.

– Тяко-кун не боится воды, он настоящий японец и всю жизнь живет у моря! – Серьезно возразила девочка, произнеся слово «японец» не как привычное «нихондзин», а как кальку с английского – «дзяпани: дзу»[173]. – Он у меня даже плавать умеет! Ну, хотите, вынесу его вам?

Девочка рассматривала Александра с любопытством.

– Почему у вас такое лицо?

– Я иностранец.

– Аа… – Она некоторое время раздумывала над его ответом. – А что вы здесь делаете? Вы турист? Из Америки? А я сразу догадалась! У нас пока нет в школе английского, но я уже знаю несколько слов – меня папа научил. Мой папа знает английский, он в гостинице работает.

– Вот как…

– Папа вообще очень умный и много всего знает, – продолжала девочка. – Он в университете учился, в Нагоя.

Александр рассеянно кивнул.