Осман. Хей, Осман!

Осман решился поднять голову. Не зная, что делать, протянул и он руку, захватил две ягоды, это был инжир. Осман узнал ягоды инжира. Держал две большие, крупные ягоды на ладони. Затем снова протянул руку и бросил ягоды в миску. Решился поискать глазами Мальхун. Быстро глянул на неё. Ждала ли она его взгляда? Она не смотрела на него. Не мог он поймать взгляд её глаз. Все гомонили, шумели. Она перегнулась, наклонилась к одной из своих товарок, сказала что-то. Затем поднялась и быстро пошла к воротам… Теперь Осман выжидал, глаза его горели, будто песок в них попал… Она вышла за ворота… Он боялся встать слишком рано! Вдруг заметят, что он идёт за ней?!.. Очень боялся. Прежде, никогда в своей жизни, не испытывал такого страха!..

Её не было. Он представил себе, как она идёт по улице… А если она живёт совсем рядом? И ведь он не догадается, куда она повернула?.. Сердце сжал в кулак. Спокойно тронул соседа за рукав:

— Хей! Я ухожу!..

Они быстро простились. Осман пошёл к своему коню, вывел коня на улицу, пошёл с конём в поводу… Было светло… Он оглянулся, повертел головой… Увидел её! Платье яркое яркостью цветка мелькнуло. Она шла не быстро, плавно, далеко впереди. Так далеко, что даже казалась маленькой… Он мог бы легко обогнать её, мог бы догнать. Но не решался и даже нарочно старался идти помедленнее… Она шла спокойно, так и в становище ходили женщины и девушки. Ведь это — становище родное, или родное селение — это как большой родной дом, где возможно никого не бояться, не опасаться, потому что все свои…

Всё же он несколько приблизился к ней. И вдруг мужская фигура выдвинулась из-за стены одного дома. Это был один из парней селения, Осман прежде видел его. Мальхун продолжала идти бесстрашно… Тысячи дум тревожных, ревнивых пронеслись в Османовом уме взбудораженном… Неужели она ждала этой встречи? Неужели она способна на дурное, грязное? Осман подосадовал на себя. Он-то как может думать о ней, о ней дурно!..

— Хей! Ханум! — Юноша, вышедший из-за угла, окликнул Мальхун. Но она не приостановилась.

— Ханум! — Юноша пошёл за ней, чуть отставая нарочно. — Ханум! Не ходи под солнцем, молоко твоё прокиснет!..

Юноша и девушка не замечали Османа. Ему захотелось уйти, скрыться, спрятаться в глухом месте; затаиться, страдать от одиночества и в одиночестве. Никогда прежде не чувствовал он себя несчастным, одиноким, ненужным! Или в детстве?.. Нет, не мог вспомнить… Захотелось пожалеть себя, несчастного такого… Но разве прежде с ним, здоровым, сильным, весёлым, такое случалось?.. Осман уже злился, почти яростно сердился на Мальхун. На этого юношу также сердился, но менее… Ему и в голову не вступало, что он не должен сердиться на неё, хотя бы потому что она ведь ничего ему не обещала! Но он влюбился в неё и этого было ему довольно для того, чтобы полагать себя вправе сердиться на неё! Он думал о её песне. Разве она не о нём, не для него пела?.. Как может этот ослиный хвост говорить ей такое!.. Осман знал и сам такие шутки. И в его становище парни такое бросали вслед красивым девушкам; придумывали, как бы сказать поострее. И девушкам такое нравилось. Но теперь Осман злился! Как она может спокойно слушать слова такие? Ведь это — о молоке, груди и солнце — означает похвалу её груди высокой!.. Осману хотелось избить её, а этого парня схватить за ворот и швырнуть с размаха оземь, приподняв над землёй. И чтобы она видела!..

— Солнце зашло! — бросила Мальхун на ходу.

Чутьём влюблённого понял Осман, что она не хочет принимать хорошо слова этого парня. Осман тотчас обрадовался. Вся его злость на Мальхун миновалась, будто растаяла вмиг! Во всём виноват был этот приставучий сын мула!..[237]

— Мальхун! — позвал парень, когда она попыталась обогнать его. — Мальхун! Постой! Хоть слово скажи! Видишь, я шапку на брови сдвинул, так и хожу! А ты молчи, сколько хочешь, я ведь всё равно зашлю сватов!..

— Отец не отдаст меня! — отвечала Мальхун быстро. И чуткий Осман тревогу уловил в её голосе.

— Отчего не отдаст? — Парень упорно шёл за ней. — Что ты забрала себе в голову? Я-то знаю!..

Она ускорила шаг. Но и преследователь её зашагал быстрее. Этого Осман уже не мог стерпеть. Резко бросил повод и подбежал. Вскинул правую руку:

— Ты! Оставь её!

— Какое дело тюркам кочевым до наших девушек? — Парень оскалился на Османа.

Осман пропустил мимо ушей обидные слова. Только сказал:

— Оставь её! Или не видишь? Она с тобой не хочет говорить!

Парень отошёл, но всё ещё хорохорился и потому огрызнулся:

— Тебе что за дело до неё и до меня?

Когда он объединил её и себя в одной фразе, Осман разъярился, сам того не желая!

— Нет мне дела ни до кого! Я только спрошу её сам… — Повернулся к молчаливой Мальхун, не глядя на её лицо… — Скажи, девушка, не досаждает ли тебе этот человек, ты по своей доброй воле говоришь с ним?..

Казалось, вечность миновала, а не всего лишь несколько мгновений.

— Нет, Осман, сын Эртугрула, я не хочу говорить с ним, — отвечала спокойно Мальхун.

— Уходи! Оставь её! — Осман по-прежнему не глядел на Мальхун, обращался лишь к этому досаднику…