Ослы

Супан Джим бесшумно взял свое лассо. Так же бесшумно он поднялся, чтобы свернуть и бросить его. Но не успел он пошевелиться, как из мрака раздался крик — свирепый крик, от которого кровь стыла в жилах. В то же мгновение тяжелое тело навалилось на него, задев его по лицу. Он почувствовал горячее дыхание на своей шее и когти, раздиравшие ему плечи и спину. Уже падая, он сообразил, что это пума подстерегла его и осла, и уже давно поджидала удобного случая броситься на одну из своих жертв. Но пума прыгнула слишком далеко. Стремительность ее прыжка отнесла ее дальше, чем ей нужно было. Супан Джиму как раз хватило времени привстать на ноги, чтобы увидеть во мраке голубовато-зеленые глаза и рассмотреть хищное подергивание темного тела, готовившегося ко второму, более меткому прыжку.

Затем из мрака раздался новый крик, резкий боевой рев осла, самца, бесстрашного и обезумевшего от жажды боя. Темная фигура грозно поднялась на дыбы. Вздрагивающее тело пумы вдруг напряглось; шипящее рычание закончилось яростным воем. В эту секунду Супан Джим уже полз к своим одеялам, где лежало его ружье. Но вмешательство его не потребовалось. Он мог только рассмотреть во мраке ночи черную фигуру Вислоухого, и извивающееся, крутящееся пятно, видневшееся на земле под его ногами. Это было истоптанное тело пумы.

Затем все прекратилось. Вислоухий поднял голову, заревев во всю силу своих легких, и звук этот пронесся во мраке и отразился в утесах, бесформенный и могучий. Раздался топот копыт и шелест кустов шалфея. Вислоухий убежал, не уведя на этот раз ослицы. Может быть, это была просто случайность, но она глубоко растрогала Супан Джима, так как на другую же ночь Вислоухий увел еще двух ослиц, и его штуки не прекращались.

Настало, наконец, время, когда терпение ковбоев истощилось. Ни один караван вьючных ослов не был гарантирован от хищнических попыток Вислоухого. Но хотя в него не раз стреляли, ни одна пуля ни разу в него не попала. Он мог обогнать любую лошадь и благоразумно водил свое стадо в сторону от дорог, на которых можно было встретить людей.

Наконец, ковбои решили во что бы то ни стало поймать не только самого Вислоухого, но вместе с ним и все его стадо ослов, и назначили день охоты.

Такие охоты устраиваются здесь довольно часто, и дикие ослы, снова приученные к рабству, продаются или вымениваются в качестве вьючных животных. Способ приручать их отличается неописуемой жестокостью. Меня пробирала дрожь, когда Супан Джим мне о нем рассказывал.

Заметив охотников, Вислоухий словно понимал их цель и намерения. Он не подпускал их даже на выстрел, мчался, как ветер, гоня перед собою все свое стадо. Целых шесть дней и ночей увертывался он от следовавших за ним охотников.

Целых шесть дней и ночей гнались за ним охотники, упорно отгоняя его от водяных ям все выше и выше, все ближе и ближе к небольшому ущелью, с обеих сторон окаймленному отвесными утесами, где они надеялись поймать стадо. Охотники безжалостно преследовали стадо. Но Вислоухий всегда умел перехитрить их. Несколько раз ковбоям почти удавалось поймать стадо у входа в ущелье. Тогда Вислоухий, бросаясь из стороны в сторону, лягаясь, кусая медлительных или несообразительных, сбивал свое стадо в кучу, гоня его перед собой и отстраняя от грозящей опасности.

В течение всех этих дней, полных постоянных тревог, голубовато-серый осел ни разу не остановился поесть или попить. Он заботился только о том, чтобы остальные напились, чтобы они время от времени пощипали траву. Но, пока они пили, он сторожил. Пока они ели, он обегал соседние ущелья, с гордо поднятой головой, напряженно наблюдая, не покажутся ли где-нибудь ковбои.

На седьмой день охотникам удалось поймать стадо. Они заперли его в ущельи с отвесными каменистыми стенами, в ущельи, глубиною в триста метров, замыкавшемся отвесно спускавшимся утесом. Если бы Вислоухий не устал так сильно, он понял бы, как опасно это место. Очутившись в узком проходе, вернуться было невозможно, иначе как через плотные ряды лошадей и людей, преграждавших вход. Но, наконец, и его упорное сопротивление было сломлено. Он шел медленными, нетвердыми шагами. Его здоровое ухо бессильно моталось. Раненое ухо повисло еще более жалко, а глаза его померкли от недостатка сна и воды.

Супан Джим с радостью отказался бы от преследования, пощадил бы стадо диких ослов и голубовато-серого вожака, о котором так нежно заботился в его детстве. Однако остальные охотники не захотели и слушать об этом, ни за что не желая отказаться от своего намерения захватить живым Вислоухого и все его стадо. Лассо начали вертеться в привычных руках, свитки пеньковых веревок взметнулись над мохнатыми головами и туго затягивались вокруг отбивавшихся, дрожавших от страха и ярости тел. Пыль поднималась тучами; наступало страшное смятение.