Ослы

— Ах, Карло, — говорил голос, — ах, мой Карлино! Ты говоришь, что устал?.. Ну, хорошо. Остановимся на минутку, чтобы вздохнуть. Нет такого закона, который бы это запрещал… Видишь ты море, там внизу? Как оно красиво и как спокойно!.. Ты говоришь, что с удовольствием покупался бы в море? У тебя, мой друг, вкус недурен! Что касается меня, я также охотно бы окунулся в морские волны… Но что же делать? Не всегда можно поступать так, как нам хочется. Мы имеем свое маленькое, повседневное дело, которое держит нас так же далеко от моря, как и от богатства. Но не печалься, мой друг! У всякого своя доля… Ты соглашаешься, что это правда? Я так и ожидал, так как ты у меня всегда был умницей. Видишь ты там внизу, в том месте, где сближаются эти два холма, покрытые виноградниками?.. Вон там, по направлению моего пальца. Это — Сан-Онофрио, наш милый Сан Онофрио… Ты говоришь, что плохо видишь? Но разве ты можешь хорошо видеть? Ведь ты делаешься стариком, мой друг!.. Ты уже не имеешь того острого зрения, которое у тебя было раньше. Не огорчайся слишком тем, что становишься стар — это общая участь нас всех. Когда мы умрем, нас заменят более молодые, которые получат от нас в наследство и наши радости, и наши заботы… Теперь, мой дружок, — если ты уже достаточно отдохнул, мы снова двинемся в путь, потому что до места еще далеко, и нам придется спускаться еще вниз.

Этот Карло был, должно быть, очень молчаливым господином, ибо, несмотря на словоохотливость своего друга, не обмолвился ни одном словечком.

— Ах, братец! — снова начал певучий голос, — я должен тебе опять сделать замечание… Ты вот хромаешь… О, не говори, что ты не хромаешь: я ведь вижу своими глазами. Ты ушиб ногу о камень?.. Ты никогда не заставишь меня поверить, что это у тебя приступ подагры…

Мысль о подагре, должно быть, показалась очень забавной словоохотливому собеседнику, потому что он разразился громким смехом.

Как я ни прислушивался, я не мог расслышать ни смеха Карло, ни даже его слов. Неужели этот странный человек все время молчит?

Карло, очевидно, перестал хромать, так как голос снова продолжал:

— Ты видишь, что ты не имеешь этой болезни знатных господ, которая называется подагрой. Но тогда что же это такое?.. Старость! опять старость!.. Но баста! Ты знаешь, что я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть…

И я услышал, как вслед за последними словами незнакомец совершенно бесцеремонно похлопал своей рукой по сильной спине молчаливого Карло:

— О, нет! только не это! — снова начал приближавшийся голос, — пожалуйста без проказ!.. Это место самое трудное на всем пути, а ты пускаешься бежать. Кто это будет тяжело дышать, поднявшись наверх? — Это ты. Кто будет жаловаться на колотье в боку? — Опять ты. А кто не позволит тебе причинить себе зло? — Это, конечно, я. Стой, дружок!.. Иди тише и посмотри еще раз на Сан-Онофрию. Ты можешь теперь видеть его посреди виноградников, с его прекрасными маленькими белыми домами.

С террасы, на которой я находился, я мог различить эту деревушку Сан-Онофрио, на которую говоривший указывал своему молчаливому товарищу.

Оба путника приблизились к месту, где тропинка выходила на площадку. Один из них насвистывал довольно красивый марш.

Не таинственный ли это Карло?

Или это человек с певучим голосом?

Сейчас я увижу их выходящими из-за огромной скалы. Я принял удобную позу, чтобы видеть обоих путников в тот момент, когда они покажутся при повороте…

Сначала я увидел, как показалась пара ослиных ушей. Сам осел, казалось, с большим трудом поднимался по крутому подъему.

Его сопровождал человек, на вид лет пятидесяти, в небольшой шляпе, какую носят итальянские рыбаки, одетый в куртку из козьей шкуры, с которой давным-давно упал последний волосок. Он изо всех сил налегал на круп осла, помогай ему подниматься вверх.

Я ожидал появления молчаливого Карло, как вдруг голос, который я сразу же узнал, сказал ему:

— Ну, старичок, самое трудное кончено!..

Осел остановился, чтобы отдышаться от тяжелого подъема. Дружески похлопав его по шее, незнакомец взял его обеими руками за голову и обнял. Это было и смешно и трогательно.

Наконец, старик заметил меня и, повидимому, нисколько не смущенный тем, что я был свидетелем только что виденной сцены, сказал, обращаясь к ослу:

— Карло, этот человек — иностранец. Пожелай ему доброго здоровья.

Карло (так вот кто был этот молчаливый Карло!) повернул ко мне свою голову, добродушную ослиную голову, и навострил свои уши в мою сторону.

Так как он ограничился только этим приветствием, то я решил, что это его обыкновенная манера приветствовать иностранцев. Впрочем, она ничуть не хуже другой: он, например, мог бы зареветь, а я вообще не люблю шумных излияний.

Чтобы ответить на любезность Карло, я поднялся со своего места и подошел к ослу, желая посмотреть на него вблизи. Это был еще крепкий, но уже старый осел, и глаза его были тусклы.

— Доброе животное! — сказал я, погладив его по спине.

— Доброе животное! — отвечал человек с живостью. — Это слишком мало: это удивительное, замечательное животное!..

— И он понятлив?