Оскверненный трон

– Даже он не может на нее повлиять. Как государственный казначей, он знал, что Бадапер был обещан тебе. Но когда отец спросил Мехруниссу, почему его передали Шахрияру, она сказала ему, что это его не касается. – Асаф-хан немного помолчал, а потом спросил: – И что ты собираешься делать?

– Это надо прекращать. Я заставлю отца встретиться со мной, хочет он этого или нет. Я заставлю его понять, что госпожа льет яд ему в уши и что я все еще его верный сын. Меня слишком долго не было при дворе. Когда он вновь увидит меня, его любовь ко мне вернется.

– Будь осторожен, светлейший. Не дай эмоциям взять верх над твоими мыслями. Если ты позволишь сердцу управлять головой – считай, что ты проиграл. Помни о предупреждении посла: берегись Мехруниссы. Она так же умна, как и бесстрашна.

– Не волнуйся, Асаф-хан. Теперь я наконец знаю, кто мой враг, – и знаю, насколько он силен. Я не позволю эмоциям овладеть мной в большей степени, чем они владеют мной во время битвы. Меня еще никто не побеждал в тех битвах, которые я вел от имени своего отца. И я не позволю этой женщине победить меня теперь.

– Прошу прощения, светлейший, но падишах распорядился, чтобы его не беспокоили.

– Маджид-хан, я знаю, что ты верный слуга моего отца. Как его визирь, ты должен ставить его собственные интересы превыше всего, так же как и интересы державы. Между мной и отцом возникло недопонимание, и возникло оно не по моей вине. Если я смогу встретиться с ним всего на несколько минут, то, уверен, мне удастся доказать ему мою преданность и положить конец возникшему отчуждению.

Тонкое вытянутое лицо визиря было задумчивым. Он смотрел в какую-то точку за левым плечом Хуррама. «Он знает, что я прав, – думал Хуррам, – но не может определиться, стоит ли бросать вызов госпоже». Шахзаде взял Маджид-хана за руку, повернул его лицом к себе и заставил посмотреть себе в глаза.

– Я уже три дня жду, когда отец позовет меня. Но ведь я же не Хусрав! Я не замышлял захватить трон своего отца. Ведь ты же это знаешь, Маджид-хан. Клянусь жизнью своей любимой жены и детей, все, что мне надо, – это справедливость. Посмотри… – С этими словами Хуррам отпустил визиря и отступил на шаг, затем вынул из ножен свой изогнутый кинжал и вложил его в руки пораженного царедворца. – Возьми его, и мой меч тоже.

– Нет-нет, светлейший, – было видно, что визирь сильно смущен. – Я не сомневаюсь в чистоте твоих намерений. – Оглянувшись вокруг, как будто он боялся, что его подслушают в его собственных покоях, Маджид-хан понизил голос и добавил: – Светлейший, каждый день, когда на город спускаются сумерки, повелитель идет к голубятне, расположенной на стенах крепости, дабы проследить, как возвращаются его голуби. Он не берет с собой ни слуг, ни охрану – из боязни напугать птиц. Иногда его сопровождает госпожа, но сегодня вечером она устраивает особый прием в покоях падишаха и, я уверен, будет лично наблюдать за приготовлениями.

Небо на западе уже розовело, когда Хуррам пробрался на крепостную стену, используя крутые и узкие ступеньки в самом западном углу крепости, где они с братьями когда-то играли в ее захватчиков и защитников. Пыль и паутина, затянувшая все вокруг, говорили о том, что здесь мало кто ходит, так что он добрался до стены без приключений – его даже не заметили. В ста ярдах перед собой молодой человек увидел голубятню с конической крышей, а под ней – арочную дверь, за которой виднелась широкая лестница, ведущая, как он знал, во внутренние дворы дворца. Когда шахзаде осмотрелся вокруг, то не увидел ни одного охранника.

Он подошел к голубятне поближе и, спрятавшись в ее тени, стал ждать.

Хуррам слышал, как по двору, который находился прямо под ним, ходят слуги, зажигающие факелы и масляные лампы, а потом увидел отражение яркой вспышки на успевших потемнеть небесах. Это значило, что в главном дворе, возле Зала официальных приемов, зажгли великую акаш дию – гигантское блюдце, наполненное маслом и установленное на золотой подставке высотой в двадцать футов.

Вид двора заставил его сердце забиться сильнее. Как это все знакомо – начиная с абрикосового света ламп и кончая запахом камфары, плывущего в воздухе… Это был его мир, место, в котором он вырос.

Высокая фигура без головного убора, одетая в развевающийся халат, появилась в дверях и направилась к голубятне.

– Отец! – Хуррам подбежал к Джахангиру, который мгновенно ухватился правой рукой за кинжал. В сумерках шахзаде увидел блеск закаленной стали. – Отец… это я, Хуррам.

Все слова, которые он много раз репетировал, куда-то испарились, и шахзаде бросился в ноги своему отцу. Он ждал, что Джахангир коснется своей рукой его головы, но так и не дождался. Подняв глаза, Хуррам увидел, что лицо падишаха искажено гневом.

– Как ты смеешь бросаться на меня, как какой-то наемный убийца? – Голос отца сел, как будто он только что выпил.

Потрясенный его яростью, шахзаде поднялся на ноги.

– Я не убийца, а твой сын. И я имею право видеть тебя.

– Нет у тебя никаких прав. – Падишах убрал кинжал назад в ножны.