Осколок (СИ)

В феврале 45-го привезли в госпиталь очень тяжёлого больного. По званию майор, артиллерист. Множество у него было лёгких осколочных порезов - снаряд разорвался прямо у него за спиной. Странное дело, осколки буквально срезали с него всю одежду и волосы с головы, но кожу только поцарапали, а вот контузия была страшная. Майор ничего не слышал, перепонки полопались, при этом всё видел, всё понимал, но говорить не мог, только мычал утробно, и с памятью его такой фортель случился - не помнил он ни кто он такой, ни что с ним случилось, не помнил даже, что война.

Сейчас уже затёрлась в моей памяти фамилия майора, да и не в этом дело, пусть будет Иванов.

Так вот, 8 мая поздно вечером вдруг поднялась в госпитале страшная паника. Все раненые куда-то бегут, все кричат, кто-то матрацы тащит неизвестно куда, кто-то тупо воет, глядя в стенку, кто-то под кровать лезет. В общем, бедлам полный.

Как раз Асино было дежурство по отделению.

Она перепугалась страшно, но вида не подавая, бросилась успокаивать людей и выяснять, что случилось.

Залетает на второй этаж в одну палату, там суматоха и никто ничего не понимает, в другую, там то же самое, в третью... А в этой палате контуженный майор дурным голосом орёт, сидя на кровати: «Бомбя-а-а-ат! Бомбя-а-а-а-а-ат!!!!» А вокруг все мечутся в страхе и не понимают, что происходит...

И было видение майору во сне.

И шёл майор босиком в белой сорочке,

и земля была близко к нему,

и держала его женщина за руку

большой тёплой рукой своей.

И несла она ведро,

и в ведре было молоко белее белого.

И радостно было майору

и хотел он пить белее белого молоко в видении своём.

И когда хотел пить его,

то затянули молоко в ведре тучи красные с чёрным,

И молоко стало как кровь.

И летела на маленького майора чёрная стая с небес.

И бросала стая та ядра огненные,

и куда падали ядра огненные,

там взрывались с громом.

И посмотрел по сторонам майор,

и куда он смотрел, везде были ядра огненные.

И в ужасе бежали люди, бросая нажитое,

и гибли люди под взрывами ядер.

И головы людей гибнущих летели на майора,

и вокруг была кровь и был ужас.

И от ужаса этого заплакал майор в видении своём

и закричал он в видении своём,

как будто наяву кричат от страха...

От ужаса небывалой бомбёжки во сне своём контуженный проснулся и заорал так, что поднял на ноги весь госпиталь.

Присела Ася к майору, стала его гладить по начавшей обрастать волосами голове и шептать ему какие-то слова, от которых успокоился майор Иванов, глаза стали светлыми, словно вернулся он вдруг к жизни из тёмной бездны. Ася быстренько сообразила ему морковного чаю с настоящим куском рафинада.

Оттаял майор-артиллерист Иванов, бездонными благодарными глазами поглядел на Асю и, как человек, который только учится говорить, громко, ясно произнёс:

- Спас-сибо, док-тор, спа-с-ссибо...

И заплакал майор Иванов наяву.

И было это в день Победы.

Иванов-артиллерист после этого быстро пошёл на поправку и уже через месяц уехал долечиваться домой, правда глухота его так и осталась с ним, а Ася, поработав в госпитале ещё около года, демобилизовалась из армии и по комсомольской путёвке поехала на Колыму и там осела на много лет.

Хотел на этом я главу закончить, уж больно длинная получилась, но бередят сердце осколки памяти, не дают покою, ночью поднимают с постели, гонят прочь сны, рвутся на бумагу. И потому не могу я молчать.

У Аси было три брата младше неё - Николай, Сергей и Василий. Все трое воевали. Самый младший, Василий, закончив месячные курсы младших командиров под Ленинградом, брошен был - мальчишка необстрелянный - в бой на подступах к городу, у деревни Рыбацкое, и в том Рыбацком, в первом своём геройском бою встретился со смертью, как и почти все такие же пацаны, что были у него в подчинении.

Метрах в трёхстах от железнодорожной станции и конечной станции метро «Рыбацкое», среди жилых кварталов на небольшом, заросшем раскидистыми тополями и липами кладбище есть потемневшая от времени памятная стела над братскими могилами тех пацанов. Спят мальчишки там вечным своим сном, и охраняют тот богатырский сон липы да тополя.