Осколок

— Он не умеет абстрагироваться, — сказал Хаберланд и тоже посмотрел в окно. — Для него все становится только хуже. Когда он проезжает мимо больницы, задумывается, сколько людей там сейчас умирает. Когда он закрывает глаза, представляет себе, что в эту секунду происходит в мире, о чем мы завтра прочитаем в газете. Он видит впавшего в кому ребенка, солдата, которому во время пыток защемили гениталии, лошадь, которая умерла от жажды во время транспортировки на тунисскую скотобойню. Он не может забыть ничего, что когда-либо увидел, услышал или почувствовал. — Хаберланд посмотрел Марку в глаза: — Как и вы, я прав?

В комнате потемнело, потому что на небе сгустились тучи.

— Нет, у меня все не так плохо. У моего младшего брата это всегда было выражено сильнее, чем у меня. Возможно, мне поэтому удалось компенсировать мой «синдром добряка» своей работой.

В отличие от Бенни со временем он научился вытеснять из памяти самые жуткие картинки. Лучшим доказательством было то, что вскоре он прекратил бегать за братом. Он перепробовал многое, чтобы достучаться до него и вырвать из лап Валки; все было напрасно. Бенни пресек все контакты, так что Марк лишь спустя несколько месяцев узнал о первой попытке самоубийства. После этого он даже ходил в суд по делам опеки, чтобы выяснить, как поставить Бенни под наблюдение или направить на психиатрическое лечение. Тогда ему сказали, что, пока его брат не представляет опасности для других, он может делать со своей жизнью что угодно. Впоследствии Марк все равно чувствовал себя виноватым, потому что неосознанно слишком рано сдался из-за лени. Тогда с Сандрой ему было бесконечно более комфортно, несравнимо с тем, что его ожидало с Бенни.

Птичий крик прервал его мысли. Когда Марк взглянул в окно, его брат уже исчез.

— О’кей, тогда как получилось, что этот якобы миролюбивый человек хотел меня убить? — агрессивно спросила Эмма.

Марк помотал головой:

— Бенни не способен на насилие.

— Да? Он выстрелил мне в ухо! И, угрожая пистолетом, заставил приехать сюда в лес.

— Выстрел наверняка произошел случайно, — объяснил Марк. — Он не хотел никого ранить. Он просто не способен на такое.

— Это не совсем верно, — поправил его Хаберланд и снова поднял руку. — Поэтому он так долго и находился на принудительном лечении. Как любая лабильная личность, Бенни подвержен невероятным перепадам настроения, которые его просто раздирают. Это как у людей с маниакально-депрессивным психозом. В любую секунду рычаг может переключиться, и вся боль, которую ваш брат впитывал все эти годы, хлынет наружу. Достаточно небольшого толчка, чтобы накопившийся потенциал насилия сработал. Либо против него самого, либо против других.

— Вот видите, — восторжествовала Эмма и снова взялась за телефон, который Бенни, видимо, вернул ей. С нее было достаточно разговоров, она хотела записать новую информацию на свой автоответчик.

Марк проигнорировал боль в голове и затылке и поднялся с подушек. К его удивлению, это удалось ему с первой же попытки.

— О’кей, профессор, — сказал он и опустил рукав. — Я понятия не имею, что вы мне впрыснули, и, возможно, даже не хочу этого знать. В любом случае очень мило с вашей стороны, что вы нам помогли. Но сейчас мне нужно идти. К сожалению, у меня нет времени, чтобы обсуждать с вами психологические проблемы моей семьи.

Хаберланд внимательно оглядел его, неожиданно по его лицу промелькнула тень грусти, а голос стал тише.

— Возможно, вам стоит найти на это время?

Порыв ветра ударил в окно, и Марк снова почувствовал понижение температуры, правда, на этот раз никто не открывал дверь.

— Что вы имеете в виду?

— Хотя ваш брат и привез вас ко мне, чтобы я обработал вашу рану на голове…

— Но? — спросил Марк.

— …но я не терапевт, я психиатр, — закончил Хаберланд фразу. Он выглядел постаревшим на несколько лет. — Возможно, я помогу вам выяснить, что с вами происходит.

Хаберланд подошел к напольной вешалке рядом с письменным столом, снял теплую шерстяную куртку и надел ее.

— Пойдемте, — обратился он к Марку, словно Эммы и не было в комнате. — Прогуляемся с вами.

54

Озеро буквой U огибало маленький домик в лесу. Когда они через заднюю дверь вышли на свежий воздух, какая-то хищная птица кружила над неспокойными водами. Старый пес, бросившийся к берегу, вспугнул уток и лебедя. Они заклокотали, лихорадочно забили крыльями, но потом решили, что новые посетители не представляют опасности, и снова успокоились.

— Спокойно, Тарзан, — крикнул Хаберланд псу. Светлокоричневый зверь с седой мордой так тихо лежал в своей корзине, что Марк заметил его, только когда тот поднялся, зевая, чтобы сопровождать его и своего хозяина на прогулку.

— Люди всегда совершают ошибку и кормят диких зверей, — сказал профессор, глядя на воду.

Они оставили Эмму одну в гостиной, что несколько удивило Марка, потому что врач не походил на человека, который вот так легко доверяет незнакомцам. Вместе с тем что-то в его глазах говорило, что он переживал ужасы и похуже, чем те, которые мог ожидать сегодня от раненой женщины и бывшего пациента.