Осколки легенд. Том 2

— Хоть бы и так, — прохрипел мужчина, которому на глазок было лет, наверное, сорок. — Люди должны знать, что происходит! Понимать должны! Все лучшее, что есть в этой стране, случилось тогда, когда ей управляли европейцы. Разве не так? Прогресс в этой проклятой богом стране возможен лишь в том случае, если над нами есть тот, кто знает, куда идти, кто укажет нужный путь. А без этого, когда мы сами чего-то решаем, тут царствуют лишь дикость и серость. Такая, как вы.

— Время идет, ничего не меняется, — вздохнула Павла. — Опять все те же знакомые песни.

— Мы с ними прямо у подъезда столкнулись, они сразу стрелять начали, — пояснил солдат. — Одного сержант Попов убил, а потом этот в него попал и побежал. А за третьим милиционер погнался, который к нашему патрулю прикреплен.

— Понятно. — Павла нагнулась, рывком подняла мужчину на ноги, прислонила к стене, не обращая внимания на то, что тот взвыл от боли, и сказала солдату. — Давай.

— Что? — не понял тот.

— Карамелек ему отсыпь две пригоршни, — язвительно ответила женщина. — В расход, что еще? Согласно приказу.

Провокатор криво улыбнулся и сплюнул на мостовую.

— Прямо вот так? — растерялся молодой человек. — Может, лучше в комендатуру? Допросить там, что-то еще…

— Убивать боишься? — Павла сгребла в горсти отвороты его новенькой шинели. — Не можешь выстрелить в безоружного человека вот так просто? В бою или когда догоняешь, тогда нормально, а вот так, глаза в глаза — страшно?

Молчал солдатик, моргал, не отвечал, но по лицу его было понятно, что все так и есть, что Веретенникова верно угадала его мысли.

— Парень, ты же все верно сказал. Он — враг, — тихо, проникновенно произнесла Павла. — Причем куда худший, чем немецкие солдаты, которые уже у самого города стоят. Он враг внутренний, более того — враг идейный. Неужели не видишь — он не за деньги или чины старается, у него это из самого нутра идет. Он ненавидит все и всех — власть нашу, принципы, дела. Тебя, дурака, ненавидит, потому что ты за страну сражаешься, а не в щели, как таракан, сидишь. И неровен час эта гнида уцелеет и к немцам попадет, то она такое устроит, что страшно думать. Ох, как он станет рвать на куски таких, как ты, если они ему в руки угодят! Как вешать станет! Станешь же?

— А как же! — подтвердил агитатор, и глаза его блеснули. — Обязательно. Но вот тебя я бы в петлю не определил, нет. Слишком легко. Ты ведь тоже идейная, да? Потому тебе прежде надо обстоятельную экзекуцию устраивать, и непременно прилюдную, чтобы все слышали, как ты орешь и кровавыми соплями исходишь. Знаешь, как бы я тебя убил?

— Ну-ка, — заинтересовалась Веретенникова, — удиви.

— Я бы тебя распилил, как бревно, двуручной пилой. Опыт есть, поверь. Еще с гражданской.

— Он ведь тут, в Москве, все это время жил, — произнес второй солдат, — среди нас. Это вот как?

Провокатор расхохотался, причем это был не нервный или притворный смех, он был искренен в своих эмоциях.

— Это вот так, — усмехнулась Веретенникова, внимательно глянула в ошарашенные лица солдат, а после, коротким движением достав из кармана пальто свой «браунинг», выстрелила прямо в раззявленный рот хохочущего предателя. — Их таких много, ребята. И если вы не будете убивать их, то они убьют вас. А вам жить надо и воевать надо. Запомните это.

— Мотай на ус, дружище. — Ликман убрал в напоясную кобуру пистолет, который достал сразу, как выбрался из-за руля. — В следующий раз нас может рядом и не оказаться.

— Оружие подобрать, труп обыскать, все найденное передать в комендатуру, — коротко распорядилась Павла. — И не забудьте сказать, что надо квартиру, где эта компания отсиживалась, вверх дном перевернуть. Сдается мне, там много чего интересного можно найти. Выполнять!

Дальше пассажиры «эмки» ехали молча, и только уже у самой Лубянки Павла сказала:

— Жалко мальчишек. Не успеют они научиться стрелять первыми. Следующие за ними — да, а эти нет. Слишком открытые, слишком сильно верят в то, что среди людей больше хороших, чем плохих. Они не струсят, они пойдут и умрут, но для победы этого мало. Сейчас нужна не просто красивая смерть, сейчас нужны разумная злость и беспощадность.

Ликман промолчал, поняв, что спутнице ответ не нужен.

В здании Павла первым делом позвонила с проходной Зобнину, тому самому, который ее в Москву доставил. Абакумов, не мудрствуя лукаво, именно его назначил лицом, с которым Веретенникова могла связаться, случись у нее такая необходимость.

— Слушаю, — без малейшей учтивости осведомился у нее капитан, минут через пять спустившийся вниз. — Что за вопрос такой, который по телефону нельзя решить?

— Прямо тут объяснять? — Павла обвела рукой проходную, в которой, несмотря на ночное время, народу хватало. — Или все же в кабинет пройдем?

— Лучше прямо здесь, — устало попросил Зобнин. — Чего туда-сюда бегать?

— Хорошо, — покладисто согласилась женщина. — Мне нужно попасть в Арсенал, так что обеспечьте пропуск. И еще…

— Куда? — переспросил Николай Николаевич. — В какой Арсенал?

— А вы их в Москве прямо много знаете? — усмехнулась Веретенникова. — Он в столице один, тот, что в Кремле находится.