Осколки легенд. Том 2

И все. И снова никого нет. И время, кажется, тут навсегда остановилось, то ли двадцатый век на дворе стоит, то ли пятнадцатый — не поймешь. Именно тогда Веретенникова и пришла к выводу, что таинственный «некто» вовсе ее не спасал, напротив, он придумал для нее самую страшную казнь — существование мухи, навеки застрявшей в застывшей смоле. После страшных рубок гражданской войны, после Каховки, Бухары, Самарканда, Москвы двадцатых годов и самых темных углов страны, где творились дела, о которых никто никогда не узнает, оказаться в этом болоте… Ад и то ей казался более веселым местом пребывания. Причем любой из существующих: хоть христианский, хоть мусульманский, хоть вовсе Навь.

А уж когда Семенов заявился не на своем мотоцикле, а на полуторке, в компании с вымотанным донельзя пожилым майором и рассказал, что СССР уже две с гаком недели как ведет войну с Германией, а после забрал с собой всех мужиков призывного возраста, ей стало совсем тошно. Настолько, что хоть в петлю лезь. Она даже стала подумывать о том, чтобы через тундру добраться до ближайшей «железки», там упереть у какой-нибудь гражданки документы и с ними направиться в сторону передовой. И, возможно, так поступила бы, кабы не саам Лухта, разрушивший ее планы. Лухта был нойда, то есть шаман, причем сильный, он-то и сказал Павле, чтобы она ни о чем таком не думала даже. Не отпустит ее отсюда богиня Сациен, покрутит по тундре и обратно приведет. Или вовсе погубит, может и такое случиться. Шибко она на Павлу сердится за то, что та в свое время полезла куда не надо и из ее источника воды напилась, той, на которую людям даже смотреть нельзя.

И ведь не соврал, черт старый. Так все и получилось. Сутки Веретенникова, у которой слово с делом редко расходилось, топала по тундре, причем вроде правильно, по солнцу, а под вечер оказалась у околицы Лихова, где ее встретил смеющийся нойда. Нахохотавшись вволю, Лухта посерьезнел и сказал, что в следующий раз пощады Павле ждать не стоит, если она отсюда уйдет, то уже никогда никуда не придет. И еще в наказание за непослушание Сациен у нее кое-какие возможности отберет. Не видеть ей теперь северного сияния и собственного отражения в воде. Последнее, правда, касается только тех мест, где Владычица вод является хозяйкой.

И снова потянулись дни, полные неизвестности. Даже Семенов и тот перестал заглядывать, как видно, его тоже отправили на фронт. Ну или какие другие дела навалились так, что не до поселка Лихово ему стало.

Нет, местные бабы, само собой, быстренько решили, что война, поди, уже закончилась и их мужики вот-вот вернутся, но Веретенникова в это не верила совершенно. Да, за те годы, что она оторвана от большой жизни, многое могло измениться, но в «малою кровью и мощным ударом на чужой территории» ей не очень верилось. В конечной победе она не сомневалась ни на мгновение, но в то, что она будет быстрой и легкой… Это вряд ли. К тому же над деревушкой то и дело пролетали самолеты, причем не советские, а в середине сентября Павла расслышала как очень далеко-далеко, где-то в районе советско-норвежской границы, бухают пушки. Значит — воюют. Значит — не кончилось.

Тем временем в свои права вступила осень, причем по всем приметам выходило, что зима в 1941 году будет ранняя и холодная, причем, похоже, не только тут, на Кольском, что тоже не добавило Веретенниковой оптимизма. Она, конечно, говорила себе, что уныние грех, но чем дальше, тем больше словно впадала в какую-то спячку. Не физическую. Моральную.

— Вчера комлал, спрашивал духов о будущем, — снова пыхнул трубочкой нойда. — Силен черный царь, много у него воинов. Но белый царь все равно его победит. Только крови много уйдет, хороших людей много умрет. Сильно много. Плохо.

Ничего не ответила ему Павла, только вздохнула невесело да притоптала скуренную до обожжённых пальцев самокрутку ногой.

— А ты не печалься, — посоветовал ей Лухта. — Сациен ко мне приходила во сне, велела передать — скоро о тебе вспомнят. К добру ли, нет, но точно вспомнят. Новую нарядную торку хорошо надевать, когда идешь в гости, а когда нужно на охоту, вспоминаешь про старую, проверенную. В ней удобнее и теплее.

— Вот любишь ты, черт старый, закрутить так, что ничего не поймешь, — проворчала Павла. — Торка, охота… Тьфу. Спать пойду.

— Иди, — разрешил нойда. — А завтра ко мне приходи. Моя женка бобрятину потушит, кушать ее станем. Лето было сытное, бобер отъелся, разжирел, потому шибко вкусный стал!