Ошибка Нострадамуса

Герои лучших вещей Зощенко — это даже не антигерои. Это жлобье, суетящееся в своем тараканьем пространстве. В оруэлловском мире при всей его безысходности существует какое-то мрачное величие. Там возможна даже любовь, бросающая вызов свирепой деспотии.

Мир Зощенко населен тараканами и божьими коровками, которые в своем убогом микроскопическом существовании не воспринимают вообще никаких идей. Для них не существует ни социализма, ни капитализма. Им все равно — тирания или демократия. Им все божья роса.

Слава Зощенко в двадцатые годы был подобна взлету ракеты. Его книги расходились невиданными тиражами. Изобразительная языковая конструкция сделала его самым популярным русским писателем. Он печатал свои вещи маленькими книжечками, которые ходили по рукам как деньги, зачитывались до дыр. В одном только 1927 году он напечатал тридцать две книжечки, среди которых были такие шедевры, как «Странная ночь» и «Апполон и Тамара».

По всей стране бродили десятки самозванцев, выдающих себя за Михаила Михайловича. Куда там детям лейтенанта Шмидта. Зощенко получал счета за самозванцев из гостиниц, ювелирных и комиссионных магазинов. К нему приходили десятки писем от разгневанных женщин, которых он якобы обманул.

У него был ошеломляющий успех. Его лексикон усваивался народом, как много лет спустя лексикон Высоцкого. Но в хоре славословий все чаще проскальзывали нотки раздражения и непонимания. Все чаще ставился абсурдный знак равенства между Зощенко и его героями. Советская власть постепенно стала относиться к нему с подозрительностью, перешедшей в отрицание.

Советские идеологи долгое время не понимали, какую опасность для режима представляет творчество Зощенко. Сам Сталин, посмеиваясь, читал своей дочурке его рассказы, правда, отмечая при этом места, которые, по его мнению, могли представлять интерес для ГПУ. Но особых последствий это не имело. Пока однажды Сталин не понял, что сатирическое снижение представляет для его власти гораздо большую угрозу, чем любые пропитанные ненавистью инвективы. Ведь даже сам язык в произведениях Зощенко несовместим с коммунистической патетикой.

О Платонове

Сверхплотная концентрация юродствующей мудрости и сплав казенной фразеологии с простонародным диалектом придают языку Платонова не только самобытность, но и особого рода очарование. С видом наивных простаков, начитавшихся советских агиток, роняют его герои косноязычные реплики, каким-то чудом приобретающие лапидарность и глубину.

Платонов говорил: «Мне нельзя подражать. Кто попытается — тот сгинет». И действительно, магическое мерцание его текста неповторимо. На его примере видно, что настоящая проза интересна не своими сюжетами, а своим языком.

Изумителен «Котлован» — история о том, как реализовывался проект рытья гигантского котлована для общего дома всех трудящихся, рядом с которым те же трудящиеся устроили склад гробов, не надеясь дожить до светлого будущего. Впрочем, одной цели они все же достигли. Прежде чем приступить к реализации грандиозного плана, трудящиеся отправились в деревню, чтобы истребить всех зажиточных крестьян, недостойных войти в созидаемый рай.

Трудная судьба выпала Платонову. На полях его бедняцкой хроники «Впрок» Сталин написал только одно слово: «Сволочь». И хотя распоряжения репрессировать писателя не поступило, топтать Платонова стало чуть ли не обязанностью каждого критика, Первым на него обрушился Фадеев — редактор «Красной нови», где «Впрок» был напечатан. Ну а вслед за ним ринулась целая свора литературных критиков. Сам Фадеев имел недурной вкус, чувствовал слово и ценил Платонова, но он с иезуитским рвением выполнял все указания Сталина.

Упорно распространялись слухи о том, что Платонов, которого перестали печатать, зарабатывал на жизнь дворником в Союзе писателей. Рассказывают, что однажды, когда он подметал двор, мимо проходил Фадеев. Увидев нового дворника, проявил демократизм. Остановился и сказал:

— Здорово, Платонов!

Платонов снял шапчонку, поклонился в пояс и ответил:

— Здравствуйте, барин.

Возможно, это апокриф, что не столь уж существенно. Если множество людей верят в какой-то вымысел, то этот вымысел начинает влиять на жизнь, как если бы он был реальностью.

В послевоенные годы к Платонову зачастил необычайный гость — корифей советской литературы Михаил Шолохов. Платонов, остро нуждавшийся в деньгах, помогал ему в работе над романом «Они сражались за Родину». Но Платонов умер, заразившись туберкулезом от своего несчастного сына, которого исступленно целовал прямо в губы, и шолоховский роман так и остался недописанным.

О Шульгине

Все книги Шульгина отличаются лапидарностью стиля и особого рода экспрессией. Шульгин обычно писал короткими фрагментами, каждый из которых представлял собой миниатюрную новеллу или просто законченную мысль.

Жизнь Василия Витальевича Шульгина сама по себе явление уникальное даже на фоне поразительных людских судеб перенасыщенного мировыми катаклизмами XX века.