Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

Мотовило положил трубку и снова взглянул на пакетики, сиротливо лежащие на столе. Потом перевёл взгляд на корзину для мусора, стоящую между столом и сейфом, подумал, и, открыв сейф, положил вещдоки на нижнюю полку.

Когда он, уже полностью одетый, был готов выйти из кабинета, противно и настойчиво зазвонил телефон. Гоша поморщился, как от зубной боли, решив, что это звонит Пулин или какая-нибудь другая сволочь. Посмотрев на часы (десятый час утра), он поборол в себе желание плюнуть на всё и не снимать трубку и вернулся к столу.

И правильно сделал, звонил Эдик Эзау.

— Алло! Гоша, я не стал тебе домой звонить, уверен был, что ты на службе.

— Честно сказать, собрался уже уходить.

— А что так? Раскрыл преступление? Молодец! Лихо. Со спокойной совестью теперь можешь идти домой. Придёшь сейчас домой к любимой жене, ванну примешь, чашечку чаю выпьешь. Или кофе. А может, водочки? Завидую. А я только на работу пришёл. У меня ещё все дела впереди, сплошная… грыга и рутина. Но, ничего не поделаешь. Надо! Несмотря на праздничный день и огромное желание выпить с тобой водочки. Или коньячка. В честь праздника.

«Грыга»! Это их условный сигнал. Если «грыга», то Эдик желает сообщить ему нечто важное и не для посторонних ушей. Значит, надо перезвонить Эдику на мобильный. Не со служебного и не с домашнего. Бережёного бог бережёт.

— Так давай, вечером посидим, — предложил Мотовило, — втроём — ты, я и Наденька моя. Разбирайся со своей грыгой, — Гоша подтвердил, что условный сигнал он принял и обязательно перезвонит, — и давай ко мне. Ты парень неженатый, стало быть, свободный, как ветер. А моя Наденька свет Петровна с малой родины гостинец привезла. Из Холмов. Тесть кабанчика заколол к ноябрьским. Коньячок под свежанинку идёт — любо-дорого. Ну, как?

— Я обдумаю твоё предложение. До связи.

— До связи.

Второй сеанс связи состоялся через несколько минут. Гоша только отъехал от управления и остановился у первого таксофона.

— Алё! Что за грыга?

— Всем грыгам грыга. Ты говорил, что труп, который мы вывезли от гостиницы… ну, что этот человек мог бы стать твоим другом.

— Говорил, — мрачно ответил Гоша, хоть Эдик и не спрашивал, а просто напоминал ему его же слова.

— Так вот — тебе и ему такая возможность представилась.

— Не понял.

— Труп этот — вовсе и не труп.

— Что?

— Он жив и совершенно неплохо себя ощущает.

— Что? — заорал в трубку Гоша и от неожиданности выронил её.

Потом долго пытался поймать раскачивающуюся на металлическом шланге у самого тротуара трубку, наконец, поймал.

— Эй, Эдик! Повтори, что ты сейчас сказал!

— Я думал, что ты в обморок упал — молчал долго.

— У меня трубка из руки выскользнула… Ты что, серьёзно насчёт Сидорова?

— Так у него Сидоров фамилия? Живым твой Сидоров оказался.

— Но как же? Ты же сам смерть констатировал?

— Констатировал. А он взял и ожил. Бывает такое. Видно не все дела на этой грешной земле человек сделал. Видать, держит его что-то на ней. Или кто-то.

— Ты прав, есть у него здесь дела.

— Кому-то задолжал?

— Скорее, ему задолжали… И где он сейчас? В морге?

— Зачем живого в морге держать? Морг не больница. Я почему-то решил, что докладывать руководству о том, что труп ожил, не стоит.

— Ты правильно решил, Эдик.

— По-тихому перевёз его к своему корешу. Ну, ты его знаешь, к Трудникову Семёну.

— Во вторую городскую?

— Не совсем. В бывший профилакторий завода «Искра». Там есть всё, что нужно: койки, матрацы, одеяла, даже кое-что из медицинского оборудования сохранилось. Всё это богатство перешло на баланс второй городской, после того как завод развалили. Там у них сейчас что-то вроде склада. Они там профессиональные праздники и дни рождения отмечают. Кстати сказать, сегодня, вполне возможно, годовщину победы над поляками справлять будут.

— А Сидоров как?

— А Сидоров не будет. Ему ещё рано за стол садиться да спирт медицинский пить.

— Да я же не о том!

— Шучу. Сидоров в процедурном кабинете лежит, а кабинет заперт. Кроме того, процедурная на втором этаже, а гулянки свои медицинские работники в холе на первом проводят. Да, и я же сказал: возможно. Может, и не будут. Праздник-то, сам понимаешь, не профессиональный. И вообще, я думаю, они его ещё вчера отметили.

— Я должен видеть Сидорова.

— Позже. Он сейчас спит. Я его только час назад прооперировал.

— Прооперировал?!

— Извлёк из спины четыре осколка. Один, самый здоровенный, рядышком с позвоночником торчал. Чуточку поближе к позвоночному столбу и ваша радостная встреча не состоялась бы. В лучшем случае, товарищ твой инвалидом неходячим на всю жизнь бы остался. И сотрясение мозга у него неслабое, хоть и голова крепкая.

— Ты осколки, надеюсь, не выбросил? — осторожно поинтересовался Мотовило, и ему сразу стало стыдно за вопрос.

— Эх, мент, мент! — пристыдил его Эдик Эзау. — Человек, можно сказать, с того света вернулся, а ты… «осколки не выбросил?». Не выбросил я осколки, у меня они. Только вряд ли они тебе пригодятся — я оперировал в одиночку без ассистентов. Без свидетелей, то есть.

— Да ладно, чёрт с ними, с осколками. Когда я смогу Сидорова увидеть?