ОСЕННИЙ ЛИС

Предупрежденье оказалось лишним: слепой вскочил, как будто только этого и ждал, отбросил ножны прочь, и сабля засвистела в воздухе, плетя стальное кружево. Первые капли крови упали на темный снег. Опередив других, большая рыжая собака прыгнула с разбегу, целясь человеку в горло, и рухнула с наполовину отсеченной головой. Дьердь бился яростно, отчаянно, ища врага на слух, на запах мокрой шерсти, по дуновенью воздуха, по сотрясению земли, и собаки невольно сдали назад, ворча и огрызаясь.

Вожак был тоже здесь – везде и словно бы нигде, не дрался – танцевал, невидимый в ночи, он ускользал в последний миг и снова нападал. Ни посохом, ни саблей его было не достать. Удары уходили в пустоту, в то время как клыки все чаще находили свою цель. Царвули у Жуги окрасились кровавым.

И вдруг все кончилось.

Вся стая ринулась назад, и через несколько секунд лишь разрубленное тело да следы на снегу напоминали о безумной схватке.

Дьердь опустил окровавленный клинок и повернулся к Жуге.

– Что все это значит?

– Сейчас… Погоди…

Пятная кровью снег, он спешно собрал раскиданный в драке костер, раздул огонь и отбросил кафтан.

– Ну, как он там? – спросил Дьердь.

– Жив… Ни одна собака не смогла подобраться. – Травник поднял взгляд и только теперь заметил, что Дьердь сорвал повязку с глаз. – Неужто, снова видишь, Дьердь? – сказал Жуга, вставая. – Не знаю, что бы я и делал без тебя.

Дьердь помолчал, прежде чем ответить.

– Не вижу я, Жуга, – сказал он наконец. – Ни черта я не вижу…

Из воспаленных, красных глаз его, двумя блестящими дорожками сочились слезы.

Уснуть в ту ночь Жуга так и не отважился.

* * *

– А вот скажи-ка мне, чего ж он до сих пор-то человек?

– Эк спросил… Ну откуда же мне-то знать? Может, слаб он еще, а может, луна пошла на ущерб, вот и не получается у него…

– А волком, значит, серебро его не возьмет?

– Дед Вазах как-то говорил, что будто бы нет.

– А над собой он, стало быть, не волен?

– Ну, да. Само все происходит…

– Дела-а…

Два человека шли вдоль леса по дороге. Тащили на носилках третьего. Соорудить носилки поделился мыслью Дьердь, решив тем самым две проблемы сразу – нести найденыша вдвоем было куда как легче, да и поводырь теперь не требовался. Похолодало, дорога подмерзла. Шли они все больше по обочине и за день отмахали шесть, а то и семь верст, что для обоих было достиженьем немалым – шутка ли сказать! – слепой да хромой, да еще с такой ношей…

Собак не видно было и почти не слышно, лишь изредка и где-то далеко вдруг раздавался хриплый лай. Ни Дьердь, ни Жуга не сомневались, что в покое их оставили ненадолго. Во всяком случае, не позже следующей ночи следовало ждать непрошенных гостей.

Зимородок проснулся только под утро, сжевал кусок хлеба и, выпив настоя, уснул. Дьердь шел с новой повязкой на глазах, и лишь ругался втихомолку, когда спотыкался.

– Помнится мне, у тебя ножи когда-то были в посохе, – сказал вдруг он Жуге. – Чего ж ты дрался-то без крови?

– Ну, были, – хмыкнул тот. – Да только вынул я их. А то, не дай бог, в драке распалюсь, да и прибью ненароком кого-нибудь. Да и в городе, если стража заметит, хлопот не оберешься.

– Ну, так и что с того?

– Ну… Я ж не воевать иду.

– Вот как? Ну-ну… – Он помолчал. – Тогда давай, лечи меня скорее, Лис, а то и впрямь ведь на куски порвут. Сослепу-то много ли повоюешь! А к слову говоря, кто они, собаки эти?

– Да черт их разберет… – Жуга поудобнее перехватил смолистые рукоятки носилок и обернулся посмотреть, не сильно ли при том тряхнуло Зимородка. – Сбежали в лес, да одичали там.

– Ты, вроде, называл кого-то псом дождя, – напомнил Дьердь.

– Ну, может, называл, – ответил неохотно тот.

– И говорил как будто с кем-то перед дракой. С ними что, человек что ли был?

– Да не было там с ними никого, – ответил Жуга, и прежде чем слепой успел спросить его о чем-нибудь, скомандовал: – Опускай. Сюда вот, да… Здесь и остановимся.

Вновь запылал костер. Темнело быстро. День, ветренный, не по-весеннему холодный, пригнал с собою облака. Луна, как путник на болоте, совсем увязла в этих темных клочьях, лишь изредка проглядывал сквозь них ее неровный желтый лик. Жуга молчал. Молчал и Дьердь, как будто чуя бесполезность дальнейших расспросов. Найденыш, что назвался Зимородком, пришел в себя и даже вроде бы набрался сил – полулежал сейчас недвижно у костра, смотрел в огонь и лишь порою вздрагивал, настороженно вслушиваясь в ночь.

– Откуда ты? – спросил его Жуга.

– Из местных я, – ответил тот и отвернулся; и это было все, что удалось Жуге о нем узнать. И лишь потом, спустя почти что два часа, он снова подал голос.

Он зарычал.

* * *

Жуга поспешно огляделся, вздрогнул: пес был тут. Сидел у самого края поляны, почти совсем невидимый вне светового круга, и лишь глаза блестели зеленым.

Парнишка дернулся к нему, и Жуга поспешно ухватил его за ворот рубахи.

– Куда тебя несет?!

– Пусти!

– Сдохнешь! – рявкнул тот, швырнул его обратно на расстеленный тулуп: сиди, мол, где сидишь, и повернулся к вожаку.

– Чего пришел?

Дьердь подобрался ближе и молча обнажил клинок.