ОСЕННИЙ ЛИС

И тут Жуга растерялся. Он знал бы, что делать, будь он женщиной, а так… Так травник вряд ли мог подарить Зимородку второе рождение. Хотя, если поразмыслить, тело-то ведь никуда не делось, а душа – вот она, рядом, мягкая, будто тесто непеченое. Всего-то и делов… Кружение, кружение… как тает меж горячих пальцев теплая податливая плоть… Ты помнишь викинга? Я помню, – согласился он, – но все равно я не могу. Там был цвет. Какой-то цвет там был… Зеленый или красный? Я видел серый, ты же знаешь, я не вижу тех цветов, я с каждым разом различаю их все хуже, хуже… мне помогали там, а здесь… пушинка на ладони, дунешь, пальцем тронешь – улетит на мах… Нельзя тянуть, нельзя! Начнем с начала: вот есть душа, а где-то там, снаружи дышит тело. Казалось бы, пусти ее обратно, как кораблик по ручью, и все…

А доплывет?

Господитыбожемой, ну как тут разобраться?!

Все глубже, глубже… Кажется, вот здесь… идет от глаз… Свет полной луны, он не такой, другой какой-то, что ли, а дальше – мелочь, вроде, а смотри-ка – действует какая-то хреновина, как будто бы заранее записано, кем должен быть. По двум дорожкам сразу не пойдешь, а тут чего-то западает, как качели – потяжелел один конец – ты волк, потяжелел другой, и – бац! – ты человек… Что перевешивает? Лунный свет? Нет, нет, все это не то, и все не так. Не может быть, не знаю, не получится, все – чушь собачья… Чушь собачья?! Ч-черт, собаки, – он совсем про них забыл.

Ну времени же нет! Смелей!

Стоп! Время…

Ведь если это время сдвинуть лишь на миг туда, на миг обратно, он будет псом и волком завтра и вчера – всегда, и человеком – сегодня…

Ты знаешь, как это сделать?

Уж лучше думать, будто знаю…

* * *

За те полмесяца, что Дьердь прожил, ослепнув, его оставшиеся чувства обострились до предела. Невероятно чуткими вдруг стали слух и осязанье, обострился нюх – все словно бы стремилось возместить утраченное зрение, конечно, без особого успеха, но все таки… И потому солдат не очень удивился, когда услышал где-то далеко, за гранью тишины, негромкий голос – он говорил о чем-то, спрашивал, просил и отвечал, сплетая ломкий наговор стихов; Дьердь вслушался – не ухом, нет, но как-то по-другому – он и сам не смог бы толком объяснить, как, и через миг внезапно осознал, что голосов тех два. Один голос задавал вопрос. Другой отвечал.

Снежок– Зимородок, когда ты родился?

Кто первые были враги и друзья?

Когда ты любить, ненавидеть учился?

Кто первый сказал тебе слово «нельзя»?

В зеленом распадке, у старой осины,

Где долго потом снег растаять не мог,

От белого волка у матери-псины

Холодной зимой появился щенок.

Снежок– Зимородок, как к людям попал ты?

Кто первым ошейник на шею надел?

Чего для себя в этой жизни искал ты?

Куда ты бежал и чего ты хотел?

Я вырос на привязи в старом подворье,

Людей повидать я немало успел.

Но сердцем я знал: мое место на воле,

И в лес убежал я, как только сумел.

Снежок– Зимородок, мы вместе до срока,

Из трех выбирать можно только одно.

Природа с тобой поступила жестоко:

Ни волком, ни псом тебе быть не дано…

Ты хочешь сказать, что мне нету спасенья?

Ну что ж, значит мне и не нужно его!

Я сам принимал в этой жизни решенья,

И я не бежал от врага своего.

Враги для тебя в этой жизни найдутся,

Не стоит на голову их призывать.

Пусть двое гонимых одним обернутся:

Попробуй людское обличье принять.

Мне плохо известны привычки людские

И мне никогда не вернуться домой:

Пусть волки и псы для меня не родные,

Средь вас я тем более буду чужой…

Сбежать от себя никуда невозможно,

Хоть ты и решил покориться судьбе.

Но быть человеком хоть сложно, но можно,

И я помогу. Обещаю тебе.

Я знаю, ты прав, но мне трудно решиться,

В крови человечьей таится ответ.

Пускай совершится, что должно свершиться.

И я понимаю, что времени нет.

Все смолкло, и дыханье Зимородка вдруг замедлилось. Был миг, когда он вовсе перестал дышать, и Дьердь, обеспокоенный, рванулся было на помощь, но тут Жуга, лежавший головой у Дьердя на коленях, вдруг вскрикнул страшно и протяжно, долгим стонущим надрывом. Дьердь впопыхах содрал повязку с глаз и застонал от бессилия – он все еще был слеп. Теперь ему на самом деле стало страшно – псы могли появиться в любую минуту. Он подтянул к себе оружие и замер, вслушиваясь в ночь.

Крик смолк, и хриплое дыханье Зимородка разорвало тишину.

* * *

Почему собаки не пришли?

Никто не знает.

* * *

К утру у Зимородка затянулись раны. Он встал и даже смог идти. Жуга пришел в себя лишь к середине дня, потребовал воды и долго жадно пил, приникнув к краю котелка. Откинулся на одеяло.

– Он… жив? – едва шевеля языком, спросил травник.

– Кто? Зимородок? Вроде, даже поправился…

– Ты все еще не видишь?

– Нет.

Дьердь снова кое-как перемотал глаза тряпицей. Мокрая ткань холодным обручем охватила голову.