Осажденная крепость

Собравшиеся теснились к дверям, тянули к нему руки все с тем же криком: «Верни мне мою жизнь!» Но голоса их, хотя и многочисленные, были слабыми, тоненькими, доносились каждый сам по себе, им недоставало густоты и крепости, чтобы соединиться в громкий мужественный клич. Всматриваясь в толпу, писатель различал в ней мужчин и женщин, старых и малых, богатых и бедных. Все они выглядели безнадежно больными, понурыми: щуплые и легкие как перышко, они, кажется, не в состоянии были бросить на землю четко очерченную тень. Протянутые к Писателю руки дрожали, как дрожит голос человека, тщетно пытающегося сдержать печаль или гнев. Какую опасность могут представлять для него эти люди? Вот старухи с бинтованными ногами, вот трехлетние дети, вот порочные женщины, которым никого и никогда уже не соблазнить… Нет, эти явно не имели отношения к героям, что по его указке пошли в революцию и погибли за нее. Разве что… Разве что эти несчастные погибли от рук героев и теперь зовут его, автора, к ответу. Но стоит взглянуть вон на ту старуху, и станет ясно: она из тех матерей, что калечили жизнь детей своих. Против таких, как она, и была направлена революция в семье. Она и ей подобные получили то, что заслуживали. Нет, ему бояться нечего! Писатель с воинственным видом сделал шаг вперед, откашлялся, прочистил горло и сказал:

— Хватит шуметь! Вы принимаете меня за кого-то другого. Я не знаю никого среди вас, ни единой души!

— Зато мы знаем тебя!

— Это естественно. Когда ты не знаешь никого, а тебя знают все, это и есть слава. Но что из того, что я известен вам? Вы-то мне неизвестны!

— То есть как это неизвестны! Брось прикидываться! Мы все — персонажи твоих романов и пьес, неужто запамятовал? — Толпа пододвинулась ближе, иные вытягивали шеи, поворачивали лица так, чтобы он мог лучше их разглядеть. Писатель слышал:

— Я — героиня твоего шедевра «Любовные мечты»!

— Я — деревенский парень из твоей знаменитой книги «Осколки изумруда»!

— Я — молодая хозяйка из твоего великого опуса «Сон в летнюю ночь»!

— Я — бабушка из твоего удивительного сочинения «Упавшие в воду»!

— Я — знатная барышня из твоей пьесы «Разбойник»!

— Я — созданный тобою интеллигент из романа «С раскрытыми объятиями», человек, запутавшийся в «измах»!

— Я — старший сын провинциального помещика из повести «Кошмары в красном тереме»!

— Так мы же все свои люди, вы пришли на встречу с родственником, не так ли? — осенило писателя.

— Мы требуем, чтобы ты дал нам настоящую жизнь. Ты изобразил нас в своих книжках такими скучными, мертвенными, без единой живой черты, заставил говорить и двигаться как марионетки, а не как реальные люди. Ты создал нас, но не вдохнул в нас подлинную жизнь. Так отдавай же взамен свою!

Вперед выступила женщина со смутными чертами лица:

— Помнишь меня? Наверное, только по одежде еще можно догадаться, какую роль я выполняла в твоей книге. Ты хотел изобразить меня женщиной с прекрасным лицом и злым сердцем, которая совратила и погубила множество молодых людей, полных возвышенных устремлений. А что у тебя получилось? Для женщины во мне слишком мало человеческого, для человека во мне слишком недостает женственности. Нет у меня ни правдоподобного характера, ни отчетливой наружности. Ты вот обронил между прочим, что у меня «источающие влагу глаза»; в другом месте у меня «острый, пронзающий душу взгляд». Ха! Ловко придумано! Нечто острое, с чего каплет вода, — это что же, ты уподобил мои глаза сосулькам, свисающим с крыш в солнечные дни? Ты хотел изобразить меня светской львицей, высасывающей из мужчин, словно губка, умственную и телесную энергию, а на деле вышла протертая до дыр промокашка. И еще ты решил похвалить меня за манеру говорить решительно и твердо, а изобразил какую-то крикливую и бранчливую особу. Ты испортил мне всю жизнь, как мне теперь быть?

И тут же, торопясь и глотая воздух, заговорил стоявший рядом тщательно одетый старик:

— Я в твоей книге выгляжу стариком от рождения, но это еще полбеды. Только, если взялся изображать стариков, надо же иметь о них хоть какое-нибудь понятие. Ну, с чего бы я в моем возрасте и с моим здоровьем стал брать наложницу, искать себе лишние неприятности? Эх ты! Не только не сумел дать мне порядочную жизнь, но еще испортил мне репутацию! Я готов биться с тобой не на жизнь, а на смерть — но у меня, в сущности, нет жизни. Отдай мне свою, а потом поборемся! — Тут старик вконец разволновался и закашлялся.

Здоровенный темнолицый малый ударил его по плечу: