— Я как раз думаю над этим. Вы за свою жизнь израсходовали много чернил; по нашему обыкновению, следовало бы превратить вас в каракатицу, которая выпускает чернильную жидкость. Но вы перепортили также немало бумаги, поэтому можно превратить вас в барана, с тем чтобы из вашей кожи изготовить пергамент. Ну и, само собой, за время писательской деятельности вы израсходовали много кисточек, так что вполне резонно обратить вас в зайца, крысу или опять же в овцу. Но вы же писатель новой формации, в ваших руках кисточки выглядят так же, как китайские палочки для еды в руках иностранца. Для вас более привычны ручки со вставными стальными перышками или, скажем, вечное перо с платиновым наконечником. Ну а какие животные могут производить металл — этого я не знаю… Можно, на худой конец, вернуть вас в мир живых в облике большого чиновника: у него в душе и в наружности много и железа и стали. Что касается платины, так есть распространенный тип красоты — девушка с платиновыми волосами и сапфировыми глазами. И самое последнее — это ваша манера прятаться под разными псевдонимами, всучивать свои рукописи разным журналам. Совершенно естественно было бы увидеть в вас закоренелого грабителя-рецидивиста, прячущегося от закона и потому постоянно меняющего имена. Да только жизнь у вас одна, так что не удастся быть и мужчиной, и девушкой, и каракатицей, и зайцем. Значит… Эй, погодите, я же говорил, что отсюда так просто не уйти! Там за дверьми собрались люди, хотят свести с вами счеты.
Наш Писатель, находя речи бородача все более непонятными и все менее приятными, собрался было толкнуть дверь и выйти наружу, но остановился и сказал с холодной усмешкой:
— Что, счеты? Со мной? Ха-ха! Вы, господин директор, изволили иронизировать над тем, что я будто бы «не в курсе последних событий в мире». Позвольте возвратить вам этот упрек, так сказать, в нетронутом виде. Вы полагаете, очевидно, что нынешние гении — это прежние мечтатели, богемного обличья, с длинными волосами, ничего не смыслящие в финансах, вечно по уши в долгах? Как сильна в вас отрава романтизма, как мало смыслите вы в современной жизни! Мы не глупцы, мы понимаем, как важны в жизни экономические факторы. Сознавая свою недостаточную подготовленность, мы нанимаем для защиты наших интересов финансистов и адвокатов. Получив крупный гонорар, мы обращаем его в ценные бумаги или вкладываем в дело. Конечно, есть еще немало деятелей культуры, которые вполне оправдывают звание «интеллигентный нищий», но я не из их числа. Перед смертью я не успел получить отчисления от сборов за постановки моих пьес, гонорары за несколько романов и прошлогодние дивиденды от одной компании, где я состою пайщиком. Кроме того, у меня на руках оставались акции на несколько тысяч. А вы говорите, будто кто-то желает свести со мною счеты. Кого вы хотите обмануть?
— Нет ни малейшего сомнения в том, что вы блестяще разбираетесь в реальной действительности — я имею в виду экономические реалии и финансовую ситуацию. Однако собравшиеся за дверьми люди пришли сюда не за долгами, они обратились ко мне с обвинениями против вас.
— В чем меня могут обвинить? Самое большее — в клевете, плагиате, порче общественных нравов. Литераторов привлекают к суду только по этим статьям. — Писатель прекрасно понимал: пишущий человек, которого ни разу не вызывали в суд и не брали под стражу, подобен той красотке, что никогда не фигурировала в бракоразводном процессе, — не дождаться ему настоящей славы.
— Вас обвиняют в убийстве из корыстных побуждений. — Последние слова прозвучали так, как будто они были отлиты из металла.
Писатель онемел от испуга. В мгновение ока промелькнули перед ним десятилетия прожитой на земле жизни, но ничего подобного в них не нашлось. Правда, одно время он в своих сочинениях пропагандировал революцию. Возможно, кто-то из молодежи по глупости поддался агитации, сложил свою голову, пролил горячую кровь. Этот грех лежит на нем, тут не отопрешься. Но ведь в то время он как раз собирался застраховать свою жизнь, а жена готовилась родить. Все это, как известно, требует денег. Но если он, в интересах собственного благополучия, для счастья своей жены и ребенка при посредстве своих произведений косвенным образом лишил кого-то жизни, это нельзя считать большим преступлением. К тому же тогдашние юноши были полны героических устремлений, готовы были жертвовать собой; они никогда не раскаются и не станут задним числом предъявлять ему счеты. Он вновь осмелел, хмыкнул и толкнул выходную дверь. И только очутился он на пороге, как услышал доносящиеся со двора крики: «Верни мне мою жизнь!»
В самом деле двор перед ним был заполнен людьми, иные не смогли втиснуться и оставались за воротами. Служители в униформе сдерживали толпу на ступенях, преграждая ей путь к дверям. Бородач похлопал Писателя по плечу:
— Теперь уж ничего не поделаешь, придется вам с ними объясняться.