Орхидея съела их всех

Спенсер вздыхает, возвращает лосося на место, поднимает окуня, вертит им в воздухе и кладет обратно. После чего уходит мыть раковину. Вот это происходит ПОСТОЯННО! Олли стоит, вздыхает и поглядывает на часы, а Спенсер не обращает на него никакого внимания и преспокойно моет раковину. А потом принимается за разделочные доски. Ну это уже черт знает… Потом он наконец возвращается.

– Ну что, дружище, определились?

– Что, простите?

– Ну, я подумал, дам вам немного времени, чтобы решили.

ЧЕРТ. Отлично. Так…

– Я все-таки хотел бы понять, какого он размера. Ну, то есть, сколько он весит.

– А, извините, дружище.

Спенсер подхватывает рыбу и со шлепком роняет на весы. После чего произносит что-то невразумительное про килограммы.

– И сколько это получается?

Спенсер повторяет ту же самую фразу про килограммы.

– Я имел в виду в деньгах.

– Это будет тринадцать фунтов и пятнадцать пенсов. Пускай просто тринадцать.

– Отлично, спасибо. Вы не могли бы разрезать его на два филе, пожалуйста?

Спенсер потрошит рыбу и промывает ее под струей воды из-под крана, после чего шмякает на разделочную доску и срезает мякоть с хребта. Наблюдать за его работой – одно удовольствие. Он спрашивает, нужно ли Олли что-нибудь еще. Да, нужно: он бы хотел немного водорослей и коричневых креветок.

– Отлично, дружище. У вас, значит, телефонный заказ, окунь, значит, креветки и водоросли. Что-нибудь еще?

– В котором часу вы открываетесь в четверг?

Это не такой уж праздный вопрос, ведь лавка работает по какому-то языческому непредсказуемому расписанию, которого Олли никогда не знает наверняка. По воскресеньям и понедельникам они всегда закрыты, поскольку по субботам и воскресеньям никто не рыбачит. Но во все остальные дни действует сложная система традиционных коротких дней и нетрадиционных коротких дней, и летом она иногда меняется, но сейчас Спенсер бросает такой выразительный взгляд на табличку с надписью “Часы работы”, что Олли В КОТОРЫЙ РАЗ чувствует себя полным идиотом, потому что, конечно же, не следовало тратить время Спенсера, отвлекая его вопросом, ответ на который Олли мог бы, не будь он такой заносчивой задницей, прочитать сам.

– Простите, дружище. Не заметил таблички.

– Да не, все в порядке. Я сам, честно говоря, запутался, какой сегодня день. Вы ведь, наверно, знаете про мою сестру, которая пропала без вести в прошлом году? Нашли ее тело. На Хастингс-Уэй. Отец поехал на опознание, так что мы все тут немного не в форме.

О боже.

– Черт возьми, мои соболезнования, дружище. Это так…

– Мы только на прошлой неделе узнали. Сначала нам сказали, что определили, в каком именно месте искать, потом вычислили конкретный участок леса. Ну а потом провели поиски и нашли тело.

Черт. Черт. Бедняга Мартин, добрейший и бесхитростный Мартин, который только посмеивается, когда люди спрашивают у него фазанов в июне, и просит Спенсера пойти и повернуть табличку с ценами правильной стороной. Какой это, должно быть, ужас, когда тебе приходится ехать на опознание тела собственной сестры. Олли представляет себе, как зимним утром Мартин отхлебывает чай из кружки, снимает запотевшие очки и проводит ладонью по раскрасневшемуся лицу, и тут… Олли почему-то вспоминается другая картинка – тот единственный случай, когда он встретил Спенсера в супермаркете “Асда” в Кентербери, и Спенсер выглядел там чужим и инородным, как домашние растения в фургонах для перевозки мебели. Вдруг становится заметно, что растения покрыты пылью, что их никогда не стригли, да и поливали через пень-колоду, и к тому же теперь у них не хватает одного бока, потому что они все время стояли, подпирая стену, которой больше нет рядом.

– Послушайте, – говорит Олли Спенсеру. – Мне очень, очень жаль. Если…