Орхидея съела их всех

Когда Олли приходит домой, Клем спит. Или притворяется, что спит: пусть почувствует себя виноватым, что вернулся так поздно. А может, и то, и другое одновременно. Он справляет большую нужду в гостевом туалете и тоже ложится. Правила игры такие: он ведет себя ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ тихо, чтобы не потревожить ее, ведь она ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ по-настоящему спит. Она раскалывается первой:

– Привет.

И он ее в самом деле любит. Вот в чем штука. Обожает ее.

– Привет.

– У тебя что, кто-то есть? – спрашивает Клем, зевая. – Может, мне надо чаще брить ноги? Или еще что-нибудь не так? Только, пожалуйста, не говори, что это студентка.

– Нет, нет. Ты вне конкуренции. У меня был романтический вечер с Жиронией.

Так он называет Брионию. Откуда взялось это прозвище? Ну, ритмически и фонетически “Жирония” и “Бриония” очень похожи, одинаковое количество слогов, и ударение в обоих словах падает на второй слог, ну а главное, это прозвище метонимично, потому что Бриония – жирная, и в прозвище это отражено. Впрочем, столь глубокий анализ и не нужен. Клем и без того знает, кого он имеет в виду, и к его обычаю придумывать прозвища относится спокойно – сама в этом не участвует, но и его не осуждает. Наверное, она по-прежнему считает, что, выдумывая прозвища, Олли смеется, скорее, над самим собой и своими поэтическими способностями, чем над человеком, которому придумывает новое имя. И, признаться, прозвища у него, и правда, получаются так себе. Если уж Клем придумает что-нибудь, то обязательно в самую точку. А у Олли прозвища выходят странные. Под стать его идеям для будущей книги.

– Боже, мне ведь нужно позвонить Брионии по поводу четверга, – спохватывается Клем, перевернувшись на спину. – Как прошло занятие?

– Хреново.

Олли замечает на желтом деревянном кресле Клем, которое стоит на ее половине комнаты, аккуратно сложенный к завтрашнему утру пакет “Рыба навсегда” с вещами для бассейна. Эта аккуратность – нарочитая, чтобы его позлить, как и вообще вся аккуратность в доме. Желтое деревянное кресло на его половине комнаты пусто. Пусто оно из-за того, что их уборщица, Элисон, настаивает, чтобы все вещи были убраны с глаз долой. Все, что остается на виду, она выбрасывает, прячет или заталкивает в первый попавшийся шкаф или на ближайшую полку. Олли оглядывает комнату и обнаруживает, что его вчерашние спортивные шорты висят на вешалке в гардеробе. Это идиотизм, потому что, во-первых, ну кто вешает шорты на вешалку? А во-вторых, они же воняют. Олли пожаловался бы Клем, но она наверняка только лениво скажет что-нибудь вроде: он уже не ребенок и мог бы сам бросать свои шорты в корзину с грязным бельем, если ему хочется, чтобы их постирали, а не убирали в шкаф. Бдительная Элисон определила вещам в этом доме лишь две участи: их либо стирают, либо убирают. Отчитывать Олли Клем никогда не стесняется, а вот Элисон она ни на что не станет пенять. Да и вообще Клем никогда никому не рассказывает о вещах, которые ее всерьез волнуют. Вот почему Олли украдкой читает ее дневник. А поскольку Клем знает, что он читает ее дневник, то никогда не изливает там свои истинные чувства (иногда доходит даже до вранья, например принимается писать о том, что она БЕЗУМНО его любит).

Но даже если половина ее дневника – полнейшая брехня, Олли все равно видит ее насквозь. Он знает, что Клем искренне желает ему успеха (конечно, не такого большого, какого желает себе самой, но достаточного для того, чтобы перестать его стесняться). Ни книги от него не дождешься, ни нормальной спермы… Олли представляет себе Клем в бассейне – красная резиновая шапочка, бирюзовые плавательные очки. Эта ее шапочка… Он представляет себе, как занимается с ней любовью, а на ней эта ее резиновая шапочка и закрытый бирюзово-белый купальник марки “Спидо”. Он бы сдвинул в сторону низ купальника, словно они оба – подростки, и, может, прижал бы Клем к дереву… Он сделал бы так, чтобы она ему отсосала, прямо так, не снимая шапочки, и потом он кончил бы ей на голову. Олли идет пописать перед тем, как лечь спать, и эрекция опадает. Что же это такое, даже сексуальные фантазии ему не удаются? Он думает, не рассказать ли об этом Клем, и представляет себе, как она наконец-то смеется в ответ и спрашивает, с чего бы это ей прислоняться к дереву в купальнике, и объясняет, где и что у него пошло не так. Вся проблема в этой плавательной шапочке… Но ведь она резиновая, правильно? Конечно, у мужчин резина вызывает именно такие ассоциации. Но кончать мне на голову? Это как-то, ну, как-то чудно, тебе не кажется? Особенно когда ты бесплоден. Ну кому захочется, чтобы ему на голову вылили лужу мертвой спермы?

Клем зевает и раскидывается под одеялом морской звездой.

– Так чего это ты вдруг пошел выпивать с Брионией?

– Я отговорил ее бороться за стипендию. Это оказалось совсем несложно, и…

– Тебе не кажется, что это не вполне этично?