Орельен. Том 2

Девочки просто влюбились в господина Арно, и это было совершенно естественно. Особенно старшая, которая обожала сестренку, буквально таяла от благодарности при виде ее спасителя. Адриен выказывал в отношении детей чисто ангельское терпение. Родной отец в этом смысле не очень-то их баловал. Вообще Адриен Арно обладал исключительно ровным характером. А ведь в таких обстоятельствах человек непременно себя выдаст; вы только подумайте: вынужденное безделье при таком энергичном нраве и в таком цветущем возрасте — Адриену не было и тридцати лет, а тут десятки неудобств, связанных с лежачим положением… не будем лучше уточнять. Не говоря уже о ноге. Какой ужас, эти аппараты для вытяжения ноги: что поделаешь, необходимо добиться, чтобы кость срослась правильно. Когда имеется только перелом, то аппарат не так уж мучителен. Но тут — рваная рана, перевязки… Ни за какие блага мира Бланшетта не позволила бы никому прикоснуться к больному. Была же она во время войны сестрой милосердия.

Вся жизнь Бланшетты преобразилась. Дом перестал быть пугающе пустым, дети — назойливыми, как осенние мухи, даже часы ожидания Эдмона — и те перестали быть мучением. А главное, тень греха больше не омрачала ее. Об Орельене она вспоминала все реже и все спокойнее. Очевидно, тут не последнюю роль сыграла неудача Лертилуа с Береникой, сразу лишившая его романтического ореола. Но пребывание господина Арно в их доме оказалось еще более благотворным. С его помощью ей удалось прогнать наваждение. Адриен защищал Бланшетту от злых чар: одно сознание, что он здесь, рядом, успокаивало ее. Когда в ней оживала прежняя мука, Бланшетта под первым попавшимся предлогом спешила навестить своего прикованного к постели гостя. А его лицо при появлении Бланшетты сразу освещалось радостью. Видно было, что ее посещения делают его счастливым. Казалось, он ждет только ее одну. Кроме того, он был очень интересный собеседник. Он много повидал на своем веку, хотя трудно было сказать это по его виду, многое пережил. И вместе с тем всегда почтителен, ни разу Бланшетта не слыхала от него сомнительной шутки, неуместного слова. Но красноречивый взгляд провожал до дверей супругу Эдмона, когда она уходила из комнаты, оставляя больного в одиночестве.

Как-то к Барбентанам явился министр со специальной целью навестить Адриена. Сенатор Барбентан был славный старик: он буквально обожал своих внучек, хотя у него никогда не находилось для них свободной минуты. История с грузовиком его потрясла. А главное, это Арно. Стойте-ка… ну да, конечно же… Мальчик из Сериана, помню, помню, сын этих «Нувель галери»! Его папаша был моим политическим противником и даже сыграл со мной довольно-таки грязную шутку в вопросе о замене трамваев автобусами… было это, дай бог памяти, не то в 1913-м, не то в 1912-м году… не припомню точно… Словом, еще до войны. Да, много воды с тех пор утекло… Кажется, папаша плохо кончил, банкротство… Но ведь сын за отца не отвечает. И к тому же, мы обязаны ему спасением нашей крошки Мари-Виктуар! Свидание получилось самое торжественное. У министра был такой вид, будто он прикладывает к груди Адриена крест Почетного легиона.

— Молодой человек, некогда наши семьи враждовали между собой. Но забудем прошлое… Как порядочные люди… Мы все французы в конце концов… Когда вы совсем поправитесь, заходите ко мне в министерство. Посмотрим, не смогу ли я быть вам полезен… Решено?

Адриен был способен оценить комизм их беседы. Правда, южный акцент сенатора почти не резал ему ухо: в конце концов такой же акцент был у самого Адриена, только у старика он более заметен, — по окончании войны Арно немало потратил труда, чтобы отделаться от провинциального произношения. Но еще более Адриен оценил тот факт, что сам помощник государственного секретаря обеспокоил себя и нанес ему визит. Пусть его называют для красоты слога министром. Адриену Арно титул помощника государственного секретаря казался одновременно и более загадочным и более реальным. В нем с детства жило безграничное уважение ко всему официальному, к властям, к государству, к правительству. Он благословлял несчастный случай, позволивший наслаждаться нечаянным отдыхом, он теперь мог долгие часы предаваться мечтам и обдумывать это приключение, конец которого он предчувствовал.

Его беспокоила Изабелла: она была как бы частью его прежней жизни, пошлым о ней напоминанием. Неужели так необходимо преследовать его и здесь? Он только улыбался про себя, сравнивая отведенную ему комнату в доме Барбентанов с той, что занимал у своих родных! А эта Изабелла еще все время старалась остаться с ним наедине, и он боялся, что их могут застигнуть: вдруг отворится дверь, войдет кто-нибудь из прислуги, мадам Барбентан… Нельзя вести себя так у чужих: какая лакомка эта Изабелла. И нет никакой возможности образумить ее.