Орельен. Том 2

Декер перегнулся через столик и стал объяснять молодому человеку, а не Орельену:

— Вы его знаете? Волина? Нет? Это, я вам доложу, тип… Всем верховодит. Один из самых крупных торговцев китайскими наркотиками, которые ему доставляют через Сибирь в коробках из-под ваксы. Держит скаковую конюшню.

Какая-то дама в пиджаке мужского покроя, с коротко остриженными под мальчика волосами, слегка располневшая, но с прекрасными живыми глазами и забавно вздернутым носиком, пересекла зал, выйдя из двери возле самой эстрады. Увидя ее, Волин поднялся, огромный, массивный, как надгробный камень. Дама засмеялась, однако вид у нее был явно смущенный. Она села за столик и скрестила ноги. Узенькая юбка задралась выше колен. Орельен взглянул на своего соседа — тот усердно одергивал слишком короткие брюки. Фисташковая дамочка снова выступила в роли чичероне:

— Это Манон Грёз… она чудесно поет… вы ее сейчас услышите…

— Лесбийка? — осведомился доктор. Фисташковая дамочка пожала плечами. Такие мелочи ее не интересовали. Аккордеонист в честь Волина сыграл соло. Вокруг Волина уже собрались женщины, как менялы в казино вокруг крупье.

— Еще бутылку, — крикнул Орельен. Симона потихоньку вздохнула: в хорошем он будет виде. Она хотела, чтобы Орельен купил ей цветов. Но, боясь разочароваться, она подняла брови с таким видом, что цветочница сразу же отошла прочь. Тип с кадыком разглагольствовал теперь о литературе:

— Вы читали книгу, получившую Гонкуровскую премию? Дать Гонкуровскую премию какому-то негру! Мне совершенно не нравится эта самая «Батуала»… Просто ужас какой-то. Во-первых, плоско и, во-вторых, бессмыслица, воображаю, что о нас говорят за границей. Если уж мы разучились писать романы…

— А вы кому бы дали премию? — спросил Декер.

— Ну хотя бы… за «Эпиталаму»[5]. А то через два года после Пруста награждать негра! — Молодой человек назвал еще Р. де Монтескью, что недавно скончался.

— Обязательно набью морду, — пообещал Орельен.

Дама в пиджаке поднялась. Пианист сыграл вступление. Дама запела. Голос у нее оказался вульгарный, хрипловатый, низкий; неожиданно тонкую, красивую руку она положила себе на грудь, туда, откуда начинался жестко накрахмаленный мужской воротничок. В манере пения она подражала Дамиа[6], и репертуар был соответственный — разлука, комнатка в порту, любовник, который, уходя навеки от милой, хохочет ей в лицо. Внезапно Лертилуа почувствовал себя растроганным до слез. Симона осторожно провела рукой по его лицу и с удивлением ощутила под пальцами влажную полоску. Орельен залпом выпил бокал шампанского. Публика дружно зааплодировала. Певица уже начала вторую песенку, как вдруг в зал вошел невысокий полный господин с седеющей бородкой, с принужденными манерами человека, впервые попавшего в подобное заведение; за ним следовала дама из гардероба, на лету подхватившая его пальто. Он оказался в пиджаке, с белым шелковым шарфом на шее, с орденом Почетного легиона… Певица обернулась к нему, он приветственно махнул ей ручкой. Кто-то из компании Волина поднялся с места и окликнул его:

— Господин сенатор!

Толстячок круто обернулся и засеменил к их столику. Он пожал руки Волина с раболепной поспешностью.

— Это друг Манон Грёз, — пояснила фисташковая дамочка доктору. — Он сенатор, важная шишка…

Манон Грёз разошлась вовсю. Теперь она пела песню апашей: обман, кражи, народные танцульки, букетик за два су… Сенатор захлопал и, подняв бокал, потянулся к Волину. Тот повернул к нему свое неестественно бледное лицо, особенно бледное из-за иссиня-черной растительности, не поддающейся бритью, улыбнулся, но пить не стал. Доктор хохотнул:

— Скажите на милость… — Он не закончил фразы: ради Симоны приходилось называть Орельена Роже, и это его стесняло. — Скажите на милость, Лертилуа… — Лертилуа было в высшей степени плевать на доктора. Он вспомнил о своей беде, она реяла в душном воздухе зала, хотя целых два часа он не мог определить, что же, в сущности, произошло… — Вы не узнаете… Ну того, кого пригласил Волин… друга Манон Грёз? Так посмотрите получше, это же сенатор, сенатор…

— По мне хоть сам папа римский, — отрезал Орельен.

— Вы пьяны, дружок, но вглядитесь в него внимательнее. Это же сенатор… сенатор Барбентан… папочка Эдмона! Председатель нашего административного совета!