– Чтобы защитить меня от… от… них.
Череп тихо фыркает, насмешливо и возмущенно.
– За защитой – это к «лисицам». Но если ты расскажешь нам во всех подробностях о том, кто
В словах Черепа звучат аристократические нотки. Этот прием он освоил, чтобы заставить собеседника либо почувствовать угрозу и неуверенность, либо собственную слабость и заставить стать покорнее. А еще это заставляет других гадать, кто мы такие и как близки к королям. Он хорош в этих тонких манипуляциях, настолько хорош, что мне хочется ударить его всякий раз, когда он пользуется этим на охоте – он чересчур высокомерен.
Я наблюдаю за Тельсон, чтобы узнать, что она думает об актерской игре Черепа, но она смотрит на Хатуса так, словно ожидает, что тот сейчас вытащит клеймор[10] из задницы и набросится на нее. Взгляд ее черных глаз полон угрозы, и, хотя она предназначена не для меня, я все равно напрягаюсь. Тут же мне приходится отмахиваться от образов, оседающих в моем сознании – например, от всех поз, в которых я трахал ее, а она седлала меня, – и обратить наконец внимание на происходящее в комнате, пока я не упустил что-то важное и не облажался.
– Теперь давай с самого начала. Постарайся говорить медленно и ничего не упустить. Расскажи, что видел. Нам не нужны догадки. Держи свои подозрения при себе и расскажи нам только то, что
И я понимаю: он, как и я, сомневается в том, насколько полезным для нас окажется то, что видел Хатус.
Хатус торжественно кивает и делает глубокий вдох. Он смотрит на моих братьев, потом на меня, и наши скелетные лица отражаются в черноте его глаз – его зрачки расширяются. Затем он смотрит на Тельсон и немного расслабляет словно окаменевшие плечи.
На этот раз я не могу сдержать улыбку. Хатус видит в ней более мягкий вариант «скорпиона», менее пугающий, чем я, Скорпиус или Череп. Он не знает, что Тельсон отрезала бы ему язык так же быстро, как и мы. И мне почти хочется, чтобы она это сделала – хотя бы для того, чтобы преподать урок Хатусу – не стоит недооценивать любого члена Ордена Скорпионов.
– Я… я спал, – начинает Хатус, его трясущиеся руки тянутся к подолу его туники.
Он начинает рассеянно наматывать ткань на пальцы, словно это движение успокаивает его. Энай упоминала, что в прошлой жизни Хатус был сапожником – в той, которая умерла, когда он выжил, хотя, казалось бы, и не должен был. Движение это, должно быть, повторяет то, как он работал, возможно, это помогает ему сосредоточиться. Я слежу за руками и телом Хатуса в поисках каких-либо подсказок, остальные сосредотачиваются на его тоне и словах.
– Я заехал навестить своего брата Фета. Он не знал, что я приеду, но все равно был рад меня видеть. Фет упомянул, что хозяин его только что вернулся из путешествия и что в поместье сейчас творится хаос. Поэтому он не хотел просить никого из слуг приготовить для меня комнату, что меня вполне устраивало. Мы с Фетом почти всю юность провели в конюшнях, ночуя прямо с лошадьми. Так что мне было не сложно вновь разделить с ними ночлег, – поясняет Хатус, пожимая плечами.
Он откашливается, и его глаза перебегают с Тельсон на Мирку, а затем обратно, но я замечаю в его чертах разочарование: спина согнулась, а черты лица заострились.
– Фет взял бутылку вина и немного еды с кухни. – Эту фразу Хатус произносит тише, как будто думает, что мы расскажем о краже лорду Дэралу и его брата уволят. Но поскольку все они мертвы, его беспокойство и смущение напрасны. – Мы пили, ели и расспрашивали друг друга о всякой всячине. Было уже довольно поздно, когда я завалился спать, а Фет отправился в домик, который он делит с конюхами и каретниками – он чуть ниже по дороге. Я… э-э… я выпил больше, чем обычно. Вино было хорошим, гораздо лучше, чем то, к которому мы с Фетом привыкли. Я, должно быть, уснул очень глубоко…
Хатус сжимает в руках свою тунику, стыдливо зажмуривается, ему нужна минута, чтобы собраться с мыслями.
– Я проснулся от крика рабыни дома. Не знаю, была ли она служанкой, кухаркой или кем-то еще, но она бежала со стороны входа для слуг, что позади поместья. Она бежала, спасая свою жизнь, и кричала от леденящего кровь ужаса. Больше не было слышно ни единого звука. Ни птиц, ни насекомых, даже лошади не храпели от страха. Только ее испуганный крик. Она бежала, словно за ней по пятам несся вурдалак. И тут я увидел, от чего она бежит…
От Хатуса веет страхом, как от песка в пустыне – жаром. Его глаза распахиваются, и он смотрит на Тельсон, но взгляд его устремлен куда-то вдаль. Он заперт в том кошмаре, что вновь ожил в его голове. Я видел подобный взгляд тысячу раз, и это заставляет меня выпрямиться. Впервые с тех пор, как мы сюда вошли, мне начинает казаться, что Хатус правда может быть нам полезен.
– И от чего же? – подсказывает Мэйден.