Орден неудачников

Цзинь Чун на этот раз явился пьяный и злой. Пьяным он обычно бывал весел, щедр со слугами и любезен с девицами; ярость означала, что он крупно проигрался. Впрочем, и заглядывать в его лицо не нужно было, чтобы это понять: мальчик, который надеялся поглядеть на чудеса, давно вырос и вот уже несколько лет приходил во флигель Тянь Жэня по одной-единственной причине.

— Старик Хэ вчера жаловался батюшке, — Цзинь Чун тяжело дышал. — Сказал, что чуть не сдох от этой твоей новой дряни.

— Просто нужно время, — проговорил Тянь Жэнь тихо.

«Новой дрянью» было Сорок Четвёртое, ласковое снадобье, не способное погубить даже двухмесячного младенца, несмотря на роковые четвёрки. Но помогать оно начинало, только когда накопится в теле.

— Господину Хэ нужно принимать лекарство хотя бы до зимы, — продолжил Тянь Жэнь.

Оправдания были, конечно, бесполезны. Цзинь Чун врал разве что для того, чтобы сохранить лицо перед слугами, подчеркнув, что наказывает исключительно за нерадивость, но с ним пришли только его личный слуга да лао Вэй, а уж они-то знали про проигрыш.

— Отец велел наказать тебя, — это тоже, разумеется, было ложью: самому хозяину обычно хватало вежливых угроз.

— Погодите немного, — сказал Тянь Жэнь умоляюще, — осталось не дольше одной благовонной палочки.

Потом уже он подумал, что ошибся, говоря про лекарство. Цзинь Чун, может, и не обратил бы внимания на котелок, а теперь глянул, фыркнул и лягнул ножку стола, котелок опрокинулся — только чудом никто не обварился кипятком. Цзинь Чун сам мог первый пострадать. Догадавшись, он рявкнул «Живее!» своему слуге, который смахнул с лавки корзинки с травами на просушку, Тянь Жэнь поглядел на рассыпавшиеся стебли, на дымок над циновкой — всё, что осталось от Сорок Шестого, ему стало вдруг уже совершенно всё равно, и он стал молча разуваться.

Ни в одной книге Тянь Жэнь не нашёл, от чего плачут такие, как он: морской народ об этом не писал, считая очевидным, да и вообще писал нечасто; люди не знали толком. Сам он знал лишь, что не способен заплакать ни от отчаяния, ни от тоски, как бы ни желал, а от слишком сильной боли раньше падает без чувств; но Цзинь Ган изыскал способ. Эти опыты ему, впрочем, быстро прискучили, и его брата жемчуг сомнительного качества тоже интересовал куда меньше новых лекарств; но Цзинь Чуну вечно не хватало средств.

В конце Тянь Жэнь зачем-то снова вспомнил про линчжи и накрыл одну жемчужину ладонью. Она была, наверное, последняя перед тем, как у него окончательно пересохнут глаза, маленькая, неровная; даже если он и сумел бы упросить лао Вэя её продать, она не стоила риска, редкие линчжи на неё не купить, но Тянь Жэнь весь день делал глупости. Только Цзинь Чун, конечно же, никому не доверял — присел рядом с лавкой, собрал весь жемчуг сам, потом схватил его за руку и спросил почти вкрадчиво:

— А это что тут?

— Это случайно, — прошептал Тянь Жэнь. Он действительно почти не видел, как всегда после слёз: глаза сначала горели, а потом подёрнулись туманом.

— Случайно, — фыркнул Цзинь Чун. От предвкушения успеха он даже слегка протрезвел.

Он забрал жемчужину из разжавшихся пальцев Тянь Жэня и назначил напоследок ещё три десятка ударов. Хорошо хоть, это было не ради жемчуга и лао Вэй больше не бил по ногам: он всегда был осторожен в подобных вещах.

Тянь Жэнь просто лежал тихо, уронив голову на лавку, и думал, умели ли другие как-то делать так, чтобы эти временные ноги не были так слабы и чувствительны. Он был слаб оттого, что рос на суше; но ведь те, кто рос в море, может, не нуждались в ногах вовсе.

— Простите, мастер Тянь, — забормотал лао Вэй.

— Ты не виноват.

— Вы, как-никак, наш благодетель.

Тянь Жэнь смутно вспомнил, что прошлым (позапрошлым?) летом выходил его младшую дочку, которая нарвала в лесу ядовитых ягод, но он мало что сделал, просто девчушка родилась под счастливой звездой, и он прошептал:

— Да полно, полно…

— Сделать что для вас?

— Просто набери воды. Как обычно. Греть не нужно.

Потом Тянь Жэнь — как обычно — просто перевалился через борт большой бочки и уснул на дне — в воде его даже не мучали беспокойные сны, а весь следующий день просидел с книгой в саду. Читать было больно, но это его не тревожило, потому что он всё равно помнил текст наизусть и успокаивало одно только прикосновение к страницам. Заново сушить рассыпанные травы сделалось бессмысленно, и он просто выбросил их за ограду. Он кормил дроздов в промежутках между дождями и пытался не думать о загубленных лекарствах, вообще ни о чём.

Не думать о пропавших иглах.

Он не досчитался трёх, когда проснулся, но ведь лао Вэй никогда бы не стал воровать вещи Тянь Жэня, да и молодой слуга не стал бы: лекарских иголок он, что ли, не видел? Набор у Тянь Жэня был плохонький, а три разрозненные и вовсе ничего не стоили.

Должно быть, он сам обронил их ещё раньше и забыл: он стал чудовищно рассеян теперь.