Опускается ночь

– Я? Господи, нет. – Он снова посмеивается. – Но я скажу вам другое. В жизни мне приходилось делать вещи, которыми ни один человек в здравом уме не может гордиться. Я был вне закона – и так далеко вне закона, что порой вообще забывал о нем. Забывал о его существовании. Все это теперь в прошлом; я уже не тот человек. Но это позволило мне подняться до того уровня, о котором я мечтал, а многие ли могут сказать о себе это? Вы знаете, о чем я мечтал, когда был маленьким мальчиком, миссис Кингсли? – Он резко подается вперед, уперев локти в колени. – Я часто наблюдал за синьорами, которые вечером направлялись в Театро Комунале в Джое. Я смотрел на их прекрасные костюмы и платья, на драгоценности, которые носили женщины, на кареты, в которых они приезжали, на заливавший все вокруг свет фонарей. Их горячие лошади лоснились, они совсем не походили на тех еле живых, жалких кляч, к которым я привык. Я мечтал стать одним из этих господ – прогуливаться под руку с красавицей, смеяться над тем, над чем обыкновенно смеются богачи, быть сытым, проводить вечер в театре, смотреть пьесы. На самом-то деле я и не знал толком, что такое пьеса. Я не мог себе этого вообразить – оборванный, голодный, жалкий крысеныш, как и все в том мире, где я жил. Но я смотрел на них и мечтал. Вы знаете, сколько лет мне было, когда я впервые стал работать в поле целый день, а, миссис Кингсли? – (Клэр только молча качает головой.) – Восемь. Мне было восемь лет, – говорит Леандро, и лицо его вновь мрачнеет при этих воспоминаниях. – Вы даже не представляете, что мне пришлось проделать, через какое дерьмо продраться, чтобы оказаться там, где я сейчас. И я сотру в порошок любого, кто попытается меня этого лишить. Сотру в порошок. – Он произносит это абсолютно спокойно, абсолютно уверенно, и Клэр чувствует неодолимое желание бежать прочь. Внезапно Леандро расплывается в улыбке: – Я потерял нить рассказа. Простите меня.

– Я не представляла себе, какова здесь жизнь бедняков. Может быть, мне говорили, но я не могла себе это вообразить, – отвечает Клэр.

– Никто из нас не может по-настоящему влезть в чужую шкуру. Но пусть это вас не слишком огорчает, миссис Кингсли. Скоро вы вернетесь в Лондон вместе с вашим мужем и сыном, так словно ничего этого и не было. Вам не придется больше думать о бедной Апулии. Ведь вы этого хотите? – Она пристально смотрит на него, поскольку в этом вопросе таится невысказанный подтекст.

– Я никогда не забуду эту поездку, – говорит она.

– Да. Наверное, не забудете, – подтверждает он вполне серьезно.

– Вы расскажете мне о том, что произошло в массерии Джирарди? – Она решается задать этот вопрос, поскольку их беседа получается вполне откровенной. – Вы говорили, что Этторе злится на вас из-за этого.

– Злится на меня – нет. Хотя, может, и должен. Мой племянник злится из-за тех событий. У него есть много причин злиться. Это правда. Он был одним из таких же голодных ребятишек, как и я, и ему не удалось вырваться из нищеты.

– Что же это были за события?

– Это печальная история, миссис Кингсли.

– Я хочу ее услышать.

– Это случилось около года назад, и весь этот… беспредел только начинался – уже тогда ходили разные слухи. Был страшный неурожай – фермеры поджигали собственные посевы, потому что по страховке они надеялись получить больше, чем могли выручить за пшеницу! Этого крестьяне не могут понять! – Леандро бьет кулаком по своей ладони. – Если они не дадут нам вести дела, то некому будет платить им даже эти гроши! Но они голодали, и у них было право работать – вот что изменилось после войны. Они считали, что у них было право, и на массерии, где отказывались нанимать их, совершались налеты. Ферма Джирарди подверглась нападению и была разграблена. А потом пришли люди работать на невозделанных полях и стали требовать платы, и Джирарди утверждал, что среди них видел по крайней мере одного налетчика. И он приготовился нанести ответный удар. Он позвал соседей, а также своих охранников и аннароли. Все они взяли ружья. И когда работники пришли в конце дня, чтобы вернуть инструменты, и Неттис – человек, который говорил от их имени, – попросил заплатить им… они открыли огонь.

Одна из собак в айе начинает лаять, слышится хлопанье крыльев испуганных голубей, которые поднимаются в небо. Клэр чувствует, что у нее засосало под ложечкой.

– Они открыли огонь по безоружным людям? – спрашивает она.

Леандро тяжело кивает:

– Это постыдный поступок, но Джирарди говорит, что его довели до этого. Ситуация была безвыходная… ее невозможно было решить миром.

– Сколько народу было… убито?

– Шесть человек. Только шесть. И это на самом деле чудо. Очень-очень многие были ранены. Они бежали, а сторожа гнались за ними верхом. Самому молодому из убитых было шестнадцать, самому старшему – семьдесят. Это был ужасный день. Печальный день для этой страны.

– И Этторе был там? Он был одним из тех работников?