Опускается ночь

– Нам всем грозит опасность. – Он бросает окурок в пыль и тушит его при помощи камня. – А что до политики? Давай я тебе расскажу. В тысяча девятьсот восьмом в Джое были выборы. Если бы мы избрали кандидата-социалиста, то могли бы надеяться, что нас услышат, но голосование было анонимным, и победил Никола Де Беллис. Де Беллис, который считал, что он король, а все мы его рабы. Анонимное голосование, Кьяра. Каждый, кто собирался голосовать против него, был избит, убит, арестован или где-нибудь заперт. На всякий случай Де Беллис присвоил себе и голоса своих соперников. Вот так политика делается здесь, в Джое. Так что, если у тебя есть идеи по поводу какого-нибудь мирного решения, пожалуйста, расскажи мне. – Он поворачивает голову, чтобы взглянуть на нее; его лицо сурово, глаза прищурены, но ее беспомощное молчание, кажется, остужает его пыл, и он смягчается. – Тебе нужно идти, прежде чем дождь польет по-настоящему. Я пойду другим путем, – говорит Этторе, и Клэр кивает.

Незаметно белые облака сменились серыми тучами, низкими и плотными; крупные капли разбиваются о землю, оставляя в пыли темные неровные углубления. Клэр хочет сказать ему: я люблю тебя, но чувствует, что делать этого не стоит; она понимает, что ему будет неприятно это слышать и что он знает это и так.

Когда Клэр подходит к главным воротам, дождь уже льет вовсю, и Карло, молоденький сторож, впускает ее, дружески улыбаясь сквозь потоки стекающей с полей его шляпы воды. Это теплый, питающий землю водой дождь, который давно ждали; ни грома, ни града, просто мощные струи, соединяющие небо и землю, приклеившие волосы Клэр к плечам и сбегающие по икрам прямо в туфли. Собаки свернулись под своими жалкими навесами и печально выглядывают оттуда. Они уже почти не реагируют на Клэр, они привыкли к ее запаху. Проходя мимо открытой цистерны в айе, она слышит стук падающих капель ниже уровня земли. Клэр медленно обходит массерию, улавливая звуки льющейся воды, журчание скрытых от глаз струй, текущих по подземным желобам у нее под ногами. Она останавливается в огороде, прислушиваясь к шороху капель в листве миндального дерева и их стуку по треснувшей каменной скамье. Подняв глаза, она видит сторожей, вышедших на крышу и мокнущих под струями, как и она. В Англии люди стремились бы укрыться от дождя, а здесь это такая же редкость, как в доме снег, – почти чудо. Но даже такого дождя недостаточно, чтобы между полями побежали ручьи, хотя бы на короткое время. Через полчаса дождь прекращается, словно кто-то одним движением перекрывает кран, и уже через минуту солнечный диск появляется из-за туч, и все вокруг начинает парить.

Федерико полирует во дворе машину куском замши. Увидев его, Клэр волнуется еще больше, чем прежде, ее будто что-то удерживает, не давая приблизиться к нему, словно чья-то невидимая рука упирается ей в грудь, толкая подальше от этого человека. Она невольно отступает на шаг и, бросив быстрый взгляд на его расплывающееся в улыбке лицо, опускает глаза. Но чтобы попасть внутрь, нужно пройти мимо него, ей ничего не остается, как шагать вперед, глядя себе под ноги. И тут до нее доносится шиканье, низкое и ритмичное, полное затаенной угрозы. Она поднимает глаза и видит, что это Федерико шикает на нее сквозь щель в передних кривых зубах, улыбка его сделалась хитрой и злой, а в глазах затаилась насмешка, и теперь она знает наверняка, что он видел. Что ему все известно о ней и Этторе. Он не прекращает шикать даже тогда, когда она на него смотрит. Он хочет дать ей это понять. Клэр отворачивается и спешит внутрь, чувствуя отвращение, и одновременно она ощущает себя униженной.

Она устремляется в длинную гостиную на первом этаже, но находит ее пустой. Поднимается по лестнице и заглядывает на террасу, но не видит там ни Марчи, ни Пипа. Проверяет и мышиную комнату; дверь открыта, комната залита светом и пуста. Легкими гулкими шагами Клэр направляется к окну и выглядывает во двор. Она наблюдает за тем, как Федерико полирует машину, щурясь от солнечного света, его рука выписывает ритмичные круги. Он закатал рукава рубашки, так что видны твердые бугры мускулов на его предплечьях, и ей вспоминается Франческо Молино – то, как он корчился под пинками и ударами, после того как полетели на мостовую его очки, и его изуродованная глазница. Она чувствует, как к горлу подступает тошнота. Ей не верится, что Федерико может жить вполне обычной жизнью и выглядеть как обыкновенный человек, а не звероподобное чудовище, это кажется ей каким-то вопиющим обманом. Ее ужасает необходимость находиться рядом с таким человеком, и теперь он не просто вызывает опасения, а по-настоящему пугает ее; ей хочется рассказать кому-нибудь об этом, раскрыть его тайну. Но Этторе сказал, что Леандро все известно, и она не знает, с кем еще можно об этом поговорить.