Опускается ночь

Позже, когда за обедом к ним присоединяется Этторе, Клэр пребывает в совершенной растерянности. Она не может сосредоточиться ни на еде, ни на болтовне Марчи. Клэр замечает любопытство в глазах Пипа и легкую взволнованность хозяйки; она догадывается, что племянник Леандро является участником некой семейной драмы, которой еще предстоит разыграться. Она остро чувствует нерешительность Этторе, его отчаяние. Сидя напротив, она напрягается, не зная, чего от него ожидать. Как с Бобби – она понятия не имеет, что он сделает в следующее мгновение, и он тоже этого не знает. Он ест так, словно голодал неделю, и ей хочется успокоить его, чтобы он не подавился. Он тощий как жердь. Кожа на плечах и руках обтягивает рельефные мышцы, ничего лишнего, под ребрами – впадина живота. Она обращается к нему в надежде, что он ее поймет. Беглый английский, на котором они говорят, не принимая его в расчет, кажется оскорбительным, и ей это очень неприятно. Она напрягается, чтобы подобрать нужные слова на итальянском, и, когда она произносит их, он вроде бы немного смягчается. Ей хочется узнать о его необычных глазах, но что она может спросить? Такие вещи случаются; результатом смешения кровей предков бывают порой странные аномалии.

Этторе держится от них в стороне. На следующий день Марчи и Пип начинают свои уроки актерского мастерства в пустующей угловой комнате на юго-западной стороне, откуда окна выходят на айа и на запад, где солнце садится за горизонт. Клэр поднимается посмотреть, в надежде чем-нибудь себя занять, мысли теснятся в ее голове, ей нечего читать, не на что отвлечься, не на чем сосредоточиться, чтобы то и дело не искать его глазами. В комнате нет никакой мебели, кроме пыльного дивана – продавленного и подранного, – который они притащили из соседней комнаты и поставили перед возвышением, предназначавшимся для кровати, а теперь превратившимся в сцену. Над этим возвышением сохранились остатки стенной росписи в неглубоком полукруглом алькове. Там еще можно разглядеть пятна синих и красных туник, изображения собачьих лап, человеческих лиц, поврежденных временем и осыпавшихся вместе со штукатуркой. Великолепно сохранившийся карий глаз парит среди едва различимых контуров лица. Он большой и добрый, и все же у Клэр появляется тревожное чувство, что он заглядывает ей прямо в душу.

Голоса Марчи и Пипа гулко отдаются от высоченного потолка; занавески опущены, остальные стены голые. На плитках пола в том углу, где течет крыша, скопился мышиный помет, а на стене видны следы плесени и потеков воды.

– Значит, рано или поздно здесь пойдет дождь, – говорит Клэр.

– О да. Давно пора. Представьте, в прошлом году здесь было настоящее бедствие – такая засуха! Все только и бубнили про урожай, все время. Это было ужасно. Этот год в сравнении с прошлым гораздо более дождливый, – говорит Марчи. – У нас тут была страшная гроза – это надо видеть, иначе такого даже не вообразить. Вы видите вон там небольшой овраг, вот там впереди? – Она указывает на окно, и Клэр кивает. – Там было полно воды. Она неслась, словно речной поток. Это было удивительно. Я чуть с ума не сошла от этого зрелища, я бы ринулась туда, если бы Леандро меня не остановил. Все стояли и глаз не могли отвести – все работники. Словно они никогда ничего подобного не видели, и, скорее всего, действительно не видели. Но наутро ничего этого, конечно, уже не было.

– Взгляните на летучих мышей! – восклицает Пип, показывая вверх. На одной из потолочных балок, словно черные гроздья, висят существа тихие и неподвижные.

– Ой, не надо! – Марчи вздрагивает. – Будет гораздо, гораздо лучше, если я сделаю вид, что их там нет. Ну а теперь для начала несколько упражнений, чтобы мы смогли раскрепоститься и правильно поставить дыхание. Филиппо, присоединяйся ко мне. – Она встает на подмостки и расправляет плечи.

Почти час Клэр наблюдает за тем, как Пип и Марчи делают дыхательные упражнения и распеваются; вертят головами, трясут руками, выпячивают грудь. Каждый из них декламирует любимое стихотворение, а потом несколько реплик из пьесы, Марчи делает замечания, одновременно не упуская случая похвалить, и Клэр думает, что из нее вышел бы прекрасный педагог, если бы она не завершила свою карьеру на одинокой ферме в итальянской глуши. От запаха мышиного помета у нее начинает болеть голова, диванная пыль вызывает кожный зуд. Тем не менее она продолжает тихо сидеть, борясь с желанием вскочить и броситься со всех ног куда глаза глядят. И тут все собаки разом начинают лаять, раздается скрип железных ворот, и во дворе слышится шум мотора. Марчи умолкает, ее лицо озаряется ослепительной улыбкой, и она хлопает в ладоши:

– Конец съемки, Пип, – вот и твой папа и мой Леандро! – Она выпроваживает их, покусывая губы и поправляя прическу, чтобы волосы легли красивой волной.