Opus 1

– Славный господин Рейоль, так гордившийся необычайным даром сына. Уже третий некромант из Рейолей, даже магистром стать не сумевший. Он так жаждал вернуть былое величие своему дому, так хотел прославить своё имя… И будущим главой рода видел исключительно нового Берндетта. Никак не очередное ничтожество, коим был сам. А маленький Уэрти думал, что это нормально: когда отец порет тебя за каждый промах, когда любимый родитель видит в тебе лишь инструмент для воплощения собственных амбиций…

– Замолчи, – повторил Герберт.

– …когда ты растёшь в убеждении, что магия – единственный смысл твоего существования, что ты обязан стать великим – или твоя жизнь не стоит и гроша, ведь если твой дорогой папаша зачал тупоумного бездаря, лучше было бы придушить тебя сразу после рождения…

– Замолчи, – это некромант почти прошипел. – Или я расторгаю контракт.

– На каком основании? – Улыбка демона чужеродно смотрелась на лице, воплощавшем оскорблённую невинность. – О, я причиняю тебе душевные страдания? Прости, малыш, не думал, что это так тебя заденет. Констатировал факты.

Скупым жестом Герберт поднёс бокал ко рту. Похоже, умудрился даже сделать глоток, хотя Ева не знала, как это можно осуществить сжатыми в нитку губами. Как не знала – не думала, – что сможет испытать к венценосному снобу сочувствие.

Что между ними всё же есть нечто общее.

– Ты знаешь, что это неправда, Герберт, – произнесла она. Очень мягко. Неожиданно даже для себя. – Ты…

– Мне не нужна твоя жалость. – Рука с бокалом метнулась в сторону; янтарь, заключенный в хрустале, взвихрился так, что пара капель пролилась на ковёр. – Мой отец был прав. Без моей магии, без моего дара я – ничто. Один из миллиона тех, кто обречён на забвение. Я не собираюсь присоединяться к ним. – Колючий взгляд почти вынудил Еву опустить глаза, но она не опустила. – Я прославлю имя Рейолей. Я стану бессмертным и подарю бессмертие тем, кто в меня верил. Я войду в историю. В конце концов, одно великое деяние я уже совершил. – Улыбка над бокалом была кривой. – Я создал тебя. Разве ты, моё творение… Разве ты не прекрасна?

Его взгляд и правда был почти любовным. Только романтики в этом не было ни капли. Так коллекционер любуется мёртвой бабочкой, бережно распятой под стеклом.

– Если меня кто и создал, то не ты. Но я благодарна, что твоими усилиями сейчас мыслю и разговариваю, – сказала Ева. – Ты – это ты. Не твоя магия. Не то, чем ты занимаешься. Пусть люди часто об этом забывают… Особенно такие, как ты. Одержимые своим делом. Иногда они и правда обречены стать великими, и это здорово…

Перед глазами встало лицо брата, дрожащей рукой сжимающего смычок, в который раз пытающегося извлечь из скрипки своё прежнее «ля», уверенное и чистое, как горный ручей.

Лицо, отмеченное терминальной стадией отчаяния, несовместимого с жизнью.

– …но я не считаю это нормальным. Хотя когда-то считала.

– Ты-то что об этом знаешь?

Ева смотрела на его пальцы, лежащие на резном подлокотнике. Ей пришло в голову, что в окружающей обстановке чувствуется женская рука. Вполне возможно, это была любимая гостиная матери Герберта: здесь наследник Рейолей виделся с ней… В те редкие часы, что она не тратила на светскую жизнь. А может, во время очередного великосветского сборища, что тут проводили.

Даже при живых родителях можешь чувствовать себя сиротой. Одиноким, ненужным, произведённым на свет вследствие ошибки в небесной канцелярии.

Она это знала лучше кого бы то ни было.

– Нас у родителей было трое. Я, моя сестра и брат. Все трое – музыканты. – Она не стала вдаваться в подробности в духе «Динка пианистка, Лёшка скрипач». Это было не важно, и кто знает, существуют ли в Керфи подобные инструменты и профессии. – Но только я получилась случайно. Родители планировали двоих детей, мальчика и девочку. Я родилась третьей и была лишней. Чувствовала себя лишней.

Она сама не знала, зачем это говорит. Зачем пытается убедить того, к кому даже симпатии особой не испытывала. Наверное, это естественное свойство струн человеческой души: резонировать в ответ на знакомую боль, пытаясь её умерить. Делиться опытом, давшимся дорогой ценой.

Странно, что говорить с ним об этом было легко. Удивительно легко для разговора с человеком, тебе далеко не близким. Хотя, может, в том и дело… Эффект попутчика в поезде, незнакомца, с которым вскоре вы расстанетесь навсегда. С таким можно делиться секретами, не опасаясь, что это выйдет тебе боком. А в том, что они с Гербертом расстанутся, и скоро, Ева была уверена.

С близкими она как раз об этом не говорила. Никогда. Поэтому теперь это очень просилось быть выговоренным.