Опрокинутый рейд

— Понято! — крикнул офицер в телефонную трубку. — Дюжину взять в вагон, остальных на контрольную площадку. Понято! Откажутся ремонтировать-перестрелять. Понято!

Вагон заполнился гулким грохотом. Лежа на матах, пара пулеметчиков по правому борту вела огонь.

Стук колес прекратился. Бронированная дверь открылась. Казаки с винтовками один за другим покинули вагон. Словно прыгали в прорубь. Потом под доносящуюся снаружи ругань в него стали подниматься люди в черных от машинного масла и копоти ватниках: железнодорожные рабочие.

Угрожая наганами, пулеметная команда сбила их в тесную толпу. Бронированная дверь закрылась. Офицер скомандовал:

— Комиссары и коммунисты — руки вверх!

Руки подняли все. Но при этом почти у каждого из этих людей в руке была граната-лимонка.

Прежде чем приказать подниматься в вагон, казаки их, конечно, обыскивали. За гранату в кармане или за пазухой расстреляли б на месте. Но теперь достаточно было уронить одну из них на металлический пол, и все, находящиеся в вагоне, погибнут.

Секундной растерянности оказалось достаточно. Пулеметную команду разоружили, оттеснили в угол. Кто-то из захвативших вагон прокричал в телефонную трубку:

— У нас порядок!

Бронепоезд снова двинулся. Уже в обратном направлении. Он был захвачен красными.

Они все трое оцепенело следили за тем, как разворачиваются события.

Новая остановка. Пулеметную команду повели к выходу.

Судя по доносившимся голосам, тут же, у бронепоезда, ее подхватила охрана. Значит, была это заранее подготовленная операция. Партизанская, неправильная с чисто военной точки зрения, в которой слишком во многом ставка делалась на счастливое стечение обстоятельств. Но удалась она в полной мере.

К ним обратились:

— Товарищи! Вы из какого отряда?

Их тоже посчитали казачьими пленниками! Ничем иным дальнейшего нельзя объяснить. Ничего не ответив, Мануков и Михаил Михайлович пошли к выходу. Им не препятствовали.

Но, значит, и ему, Шорохову, надо за ними идти! Опекать эту пару и дальше.

С трудом он перевалился за брус стального порога, спиной упал в траву. Когда поднялся на ноги, увидел, что его компаньоны уже шагах в двадцати от насыпи. Шатаясь, побежал за ними. Позади него многоголосая пулеметная трель вспарывала тишину. Бронепоезд вступил в бой на стороне красных.

• • •

Много часов после этого бродили они по городу. Темноту ночи то слева, то справа от них рвали взрывы, стрельба, крики «ура». Бывало, что мимо скакали конные, толпами пробегали мужчины и женщины с винтовками.

Как Шорохов понял, его спутники разыскивали штаб какой-либо из мамонтовских дивизий. Встречные казаки то ли в самом деле не знали, где это, то ли скрывали.

Наконец наткнулись на караульных с белыми лоскутами на фуражках. Стояли они у высоких ворот, возле которых горел костер. Мануков вступил в переговоры. Казаки сперва глумливо посмеивались, но все же один из них скрылся за воротами, довольно долго отсутствовал, а когда возвратился, то рядом с ним был Кузьма Фадеевич.

— Здесь, господа. Это здесь, — сказал он, нисколько не удивившись. — Заходите.

Двор заполняли возы, тоже освещаемые светом костров. В глубине его стоял двухэтажный дом.

Поднялись по ступенькам крыльца; миновав сени, вошли в длинный и широкий зал. Скупо светила керосиновая лампа под потолком. Пол устилали ряды матрацев. На них лежали и сидели раненые, в бинтах, казаки.

Такой же зал был на втором этаже. Почти весь он был занят низкими портновскими столами. Под ногами шуршали листы разодранных книг.

Появился казак, швырнул на один из столов охапку суконных одеял. Кузьма Фадеевич тем временем зажег свечу. Шорохову, впрочем, было безразлично, темно ли, светло ли вокруг. Хотелось скорее лечь. И чтобы можно было ни о чем не думать.

Он и лег, и закрыл глаза, но не вслушиваться в то, о чем говорилось рядом с ним, ему не удавалось. Да и говорилось-то удивительное!

• • •

Мануков:

— Любезный друг! Прежде всего прошу выяснить: нет ли возможности срочно связаться со штабом корпуса? С его командиром или начальником штаба.

Михаил Михайлович:

— Им бы, милейший, сейчас ваши заботы! Мануков:

— Какие же? Это я и намерен узнать. Михаил Михайлович:

— И право, роднейший? Почему вы нас все время бросаете на произвол судьбы?

Кузьма Фадеевич:

— Смею доложить: дела. В город вот-вот войдут регулярные части красных.

Михаил Михайлович:

— Ас кем вы, красивейший, валандаетесь сейчас?

Кузьма Фадеевич:

— Как с кем? Служащие советских контор, заводские. Винтовку, подлец, в руках держать не умеет, а попробуй достань его шашкой, когда на всех улицах баррикад наворочено?

Мануков:

— Значит, вы уже воюете не с армией? Кузьма Фадеевич:

— Армия! Армию мы раньше переломали. А население тут начисто заражено коммунистическим духом. Разнести вдребезги — мало. Ни малейшего отзвука! Генерал Постовский только что был вынужден принять решение об отходе, причем даже нет возможности поставить об этом в известность командира корпуса.

Мануков:

— Кретины! И тоже лезете в завоеватели? Ваньки и Маньки с винтовками вышвыривают вас из города?

Кузьма Фадеевич:

— Их же толпа! Михаил Михайлович: