Опрокинутый рейд

В частях 3-й Отдельной стрелковой бригады, вплавь переброшенной за реку Воронеж, спать в эту ночь не ложились. Биться будут на улицах слободы. Каждый дом — крепость. Но окопы все равно нужны, пулеметные гнезда тоже. К утру их надо отрыть.

В седьмом часу прискакала пятерка разведчиков, ходившая к Рождественской Хаве. Седякин, услышав топот, выбежал на крыльцо:

— Еще там?

— Два конных полка, батарея из трех трехдюймовок, грузовик с пулеметом.

— А Мамонтов? Его штаб?

— Мужики из экономии говорят, что вчера вечером его видели. Простите, товарищ комбриг, у сортира. И на штаб, они говорят, вчера повара две сотни курей потрошили.

Сведения не были ценными. Намерений противника не обнаруживали. Никак не проясняли они и расположения двух других конных полков, входивших в эту же мамонтовскую группу.

Еще примерно через час из Воронежа возвратился Степанов. Был он по-прежнему хмур, сказал:

— Перелом начался с захвата бронепоезда. Сейчас уже и пеших, и конных из города выбивают. Те уходят на юг и на северо-восток через Графскую, Чертовицкое.

— А что-нибудь новое…

Седякин не стал продолжать. Но Степанов понял:

— Ничего. Они там и других повесили. И тела потом растаскивали по городу. Испугались дела рук своих, что ли? Но вот какое обстоятельство. Оказывается, еще до налета на штаб был наш перехват телефонного разговора Постовского с каким-то его шпионом у нас в тылу. Постовский клялся, что собственноручно на глазах у всех расстреляет Еремеева.

— Того, с кем он говорил, не нашли?

— Пока нет. Но гибель Константина Степановича теперь несомненна. Сейчас самое правильное: тебе принять командование укрепрайоном. До утверждения штабом Южного фронта «временным». К полудню город уже может быть очищен от мамонтовцев, надо налаживать нормальную жизнь. Как тут без единой военной власти?

— Сейчас бы туда перейти со всем штабом, — вздохнул Седякин. — Здесь мы в таком отрыве… Нет-нет, я понимаю…

Эти два, а может, все четыре конных полка — тысяча либо две тысячи всадников, — батарея и грузовик с пулеметом вот-вот должны нанести удар. Сомнений не было. Противостоять им выпадало на долю трех сотен измотанных боями стрелков.

• • •

«На Дону плохо запятая и казаки пойдут освобождать свои станицы точка Мамонтов».

Эту радиограмму вручили Деникину в тот же день, 12 сентября, около семи часов утра. Он был уже в своем кабинете, туда ее и принес ему лично начальник его штаба Романовский.

Вот разговор, который тогда у них состоялся.

Романовский:

— Увы, но продолжение следует, Антон Иванович. Я проверил: в этот раз и от них дано шифром.

Деникин:

— Крайняя, недопустимая наглость. Но всему бывает предел. Отстранить от командования. Немедленно. После расследования изгнать с позором. Иначе во что мы все превращаемся? Типичный случай ослушания одного из частных начальников, когда ничто не может компенсировать тяжкого урона, нанесенного дисциплине. Гибель для армии.

Романовский:

— Согласен с вами вполне. Оправданий нет даже в том случае, если корпусом занят Воронеж.

Деникин:

— Где доказательства? Вчерашнее радио? Нов сегодняшнем ни слова о Воронеже. Напротив: «Казаки пойдут освобождать свои станицы». От кого, простите? Что им сейчас угрожает помимо рекламных статеек об этом Мамонтове как о новоявленном военном гении? Мне вчера показывали публикации в донских газетах. Впечатление такое, будто он их всех там купил обещанием большевистских сокровищ. Возмутительно.

Совершенно недопустимо. Подготовьте приказ. Корпус передать Постовскому. Романовский:

— Вместо выхода в тыл Лискинской группе — Тамбов, Козлов, Елец. Деникин:

— А решение в самом начале похода бросить обоз? Романовский:

— Ныне он это не афиширует. Деникин:

— Еще бы! Так ему, чего доброго, удастся войти в историю: командир одного из самых блистательных рейдов.

Романовский:

— А в действительности… Деникин:

— И новый отказ! Ну а то, что он отправил в тыл радио? Помните, тогда же, в начале похода. Заранее готовил себе бесконтрольность… Итак, корпус — Постовскому. Пока временным. Пусть двинет его на Старый Оскол. Пояснить: фланговый удар стратегической важности в поддержку Добровольческой армии. Доверительно сообщите: справится — получит окончательно корпус и генерал-лейтенантство.

Романовский:

— Антон Иванович, на этих днях Нератов не говорил с вами о Мамонтове? Деникин:

— Нератов? Простите, Иван Павлович, при чем тут его иностранная кухня?

Романовский:

— Ему удалось приватно ознакомиться с одним документом. Донесение зарубежного резидента, который с первых дней похода этого генерала пребывает в частях корпуса. Шло сюда, в Таганрог, в одну из союзных миссий. А резидент и сейчас еще там. Бесстрашная личность.

Деникин:

— И какое же государство он собой представляет? Романовский:

— Нератов не называл. Для него, впрочем, все западные страны как бы одно лицо. Цивилизация в целом. Но круги за спиной этого господина весьма влиятельные. Акцент на таком обстоятельстве был сделан… Так вот, в его донесении излагается очень интересный взгляд на задачи и всю историю рейда.

Деникин:

— Уже есть история? Романовский: