Оправдание Острова

Парфений

За ужином Жан-Мари говорит, что не понимает, как можно было привыкнуть после Дворца к коммуналке. Я отвечаю, что мы привыкли довольно быстро. А дворцовую жизнь, конечно, вспоминали – как вспоминают кино. То, что было не здесь и не с нами.

– А ты бы смог жить в коммуналке? – спрашивает Артемия Жан-Мари. – После княжеских твоих условий?

Артемий пожимает плечами:

– Я там жил. В детстве.

Леклер просит предоставить ему несколько кадров коммунальной жизни. Я говорю, что это скучно, что об этом писали сто раз, и наша жизнь от описанного ничем не отличалась.

– Не отличалась? – Жан-Мари поднимает бокал, и мы чокаемся. – Вы хотите сказать, что во всех коммуналках жили бывшие князья?

– В известном смысле – да, – говорит Ксения. – Вы бы посмотрели на наших соседей.

Жан-Мари смотрит на Артемия.

– А что испытывал ты? Брезгливость, ненависть к окружающим, чувство отчаяния?

Артемий прикладывает к губам салфетку.

– Брезгливость – притупляется. Ненависть? Когда стоишь в общей очереди в туалет, трудно испытывать ненависть, скорее – усталость. – Артемий улыбается нам с Ксенией. – Правда?

Правда. Случалось, конечно, что подступало отчаяние, но бывали и минуты радости. Закрывшись в своей комнате, мы сидели вечерами на старом диване, слушали по радио чтение классики – поставленными старомодными голосами. На фоне дождя за окном, под мокрые звуки колес. Или просто сидели и молчали.

Всё равно ведь была граница, отделявшая нас от внешнего мира. Эта граница может существовать даже в общей камере, не говоря уже о коммуналке, в которой, как-никак, у нас была собственная комната.

– А крысы, тараканы, клопы? – не унимается Жан-Мари.

Представьте себе, иногда они досаждали меньше людей. Малоприятная, конечно, компания, но не было в них подлости. Не сами ведь тараканы в кастрюлю с супом залетали.

Да и соседи, если разобраться, были не так уж плохи. В дни разгула светлого будущего мы отмечали с ними Пасху. Куличи пекли. Кто-то приносил водку, кто-то колбасу, и все сидели – кто бы мог подумать – за общим столом!

– Мы не рассматриваем эти годы как время несчастья, – говорит Ксения. – Если бы в нашей жизни этого не было, ничего бы мы о своем народе не узнали.

Взгляд Леклера останавливается на чем-то за окном:

– Я хочу найти такой эпизод, чтобы зрителю было понятно: Их Светлейшими Высочествами вы оставались даже в коммуналке.

Ксения соединяет ладони.

– Красиво. Только я вот, например, бранилась с соседкой, а Его Светлейшее Высочество нас разнимал. Вы даже не представляете, какой это был некрасивый эпизод.

– Потому-то и неправильно жизнь сводить к эпизоду, – говорит Артемий.

Ксения погружает лицо в ладони, и голос ее звучит глухо:

– Жизнь измельчает человека, как кухонный комбайн.

Я глажу ее по плечу.

– Ты говоришь так, будто бранилась там все эти полвека. Просто это был день, когда у тебя окончательно сдали нервы.

Впоследствии, когда августейшие семейства Европы подарили нам квартиру в Городе и домик на Побережье, мы часто вспоминали наших соседей. Вспоминаем и сейчас.

Сказав, что нам их не хватает, я бы, наверное, погрешил против истины; но теперь, когда их уже нет на свете, мы рассматриваем их отсутствие как невосполнимую утрату. И хотя восполнения ее мы не ищем, утрата есть утрата. Очередная часть жизни нашей, ушедшая безвозвратно. И сейчас, когда наша жизнь, кажется, только из таких зияний и состоит, потерю этих людей мы оплакиваем.

С кем они сейчас бранятся?

Между тем Председательницу Мелиссу ждали новые испытания. Когда жители Острова пришли в себя после гибели Повелителя Пчел и последовавшего за ней землетрясения, память вернула их к юбилейным торжествам, и они осознали, что в день празднования были лишены памятных монет.

Кто-то сказал, что министр развития и фокусов таинственным образом переместил их в подушки, лежащие у него в спальне. Эта новость распространилась со скоростью урагана, и вскоре у Дворца уже стояла огромная толпа, жаждущая возвращения монет. Во избежание кровопролития Председательница Мелисса велела впустить пять представителей взволнованного народа в ее с Вальдемаром спальню.

Представителям было позволено распороть все шестнадцать пуховых подушек, находившихся в помещении, и проверить их на наличие денежных средств. После часа кропотливых поисков представители вышли к собравшимся. Лица их были в пуху, который скрывал выражение явного смущения, ибо денег в подушках не оказалось.

Вместе с тем, исчезновение монет было делом очевидным, и под давлением разъяренной общественности Мелисса вынуждена была назначить расследование пропажи. Кроме того, розыску подлежали армейское жалованье, деньги на ремонт дорог и средства на содержание пчел. Никаких бумаг, подтверждающих перевод памятных монет в дворцовые подушки, найдено не было. Нашлись лишь бумаги о переводе их в один из швейцарских банков. Там же покоились и все иные искомые средства.