К Садовскому он идти побоялся и, наняв такси, отправился к Глебову, чей адрес ему дали в Париже. После чего тот позвонил Алексею и сообщил ему о том, что с ним ищет встречи хорошо ему знакомый человек из Парижа.
— Ну, что же, — улыбнулся Алексей, — все хорошо, что хорошо кончается!
— Если не считать моей группы, — поморщился Преклонский.
— Скажи спасибо, — ответил Алексей, что ты не пришел на полчаса раньше! Сидел бы сейчас на Лубянке!
— Да, ты прав, — хмуро согласился Евегний, — особенно если учесть, что у нас проверяли документы чуть ли не каждом шагу! В Москве всегда так?
— Нет, — покачал головой Алексей. — Проверки усилили после двадцатого октября, когда город был объявлен на военном положении…
Алексей рассказал Преклонскому о том, что дни с 15 по 19 октября стали для Москвы были совершенно особыми. Поскольку это были дни ужаса, мрака, паники, мародёрства и бегства. И массового героизма.
Бои на самых подступах к городу, ночные и дневные авианалёты, пожары, народное ополчение, немецкие десантники в Химках, рабочие дружины, расстрелы паникёров, минирование важнейших городских объектов и обучение жителей города ведению уличных боёв, — все это и привело к охватившей Москву паники.
15 октября Государственный Комитет обороны СССР принял решение об эвакуации Москвы.
На следующий день началась эвакуация из Москвы в Куйбышев, Саратов и другие города управлений Генштаба, военных академий, наркоматов и других учреждений, а также иностранных посольств.
Осуществлялось минирование заводов, электростанций, мостов. К середине октября из Москвы эвакуировались почти 2 миллиона жителей.
Оно и понятно!
13 октября пала Калуга, 16 октября — Боровск, 18 октября — Можайск и Малоярославец.
16 октября началось генеральное наступление вермахта на волоколамском направлении.
Конеччо, было страшно, поскольку происходило уже на подступах к Москве.
16 октября случилось нечто такое, чего не мог ожидать никто.
Рано утром по радио прозвучало обычное «От Советского Информбюро. Утреннее сообщение за…»
Затем голос диктора на полуслове прервался, и вместо него неожиданно загремел марш авиаторов «Все выше, и выше, и выше…»
Только вот пели на этот, немного измененный мотив на немецком языке.
И тот, кто понимал по-немецки, услышал нацистский гимн «Хорст Вессель».
«Знамена подняли, ряды сплотили и, шаг чеканя, идут штурмовики, а в их шеренгах, все кого сразили реакционеры и большевики…»
Началось нечто невообразимое!
Солдаты забегали по улице, все галдели и плакали.
Через минут пять радио замолчало, а еще минут через двадцать диктор, как ни в чем ни бывало, продолжил читать сводку Советского Информбюро.
Но по столице уже ширились, словно круги по воде, слухи о том, что немцы в Москве.
20 октября столица былап полна тревожных слухов о приближении немцев и рассказов о том, как рабочие начали останавливать беглецов с казённым добром.
Вечером вся Москва со страхом ждала выступления представителя Государственного Комитета обороны.
И в девять часов вечера услышала об объявлении осадного положения с неизбежным в таких обстоятельствах следствием «расстреливать на месте» паникеров, мародеров и диверсантов.
— И вот уже почти три недели патрули словно сорвались с цепи, — закончил свой рассказ Алексей. — Ладно, собирайся, поедем ко мне!
— А это не опасно? — спросил Преклонский.
— И кто мне говорит об опасности? — рассмеялся Алексей. — Известный дуэлянт Евгений Преклонский! Не беспокойся! На нашей машине тебя никто не тронет!
Через сорок минут они входили в квартиру Алексея.
Марина была на работе.
— Ну, что, — подмигнул Преклонскому Алексей, — отметим встречу?
— Давай! — охотно согласился тот, весьма неуютно чувствовавший себя после вчерашней погони.
Преклонский не был трусом, но провел почти всю ночью без сна, хватаясь при каждом шорохе за пистолет.
Там, в Париже, поход на советскую территорию казался ему легкой прогулкой, но теперь, когда он увидел, как меры принмались в Москве для ее безопасности и потерля всю свою комнаду, он смотрел этй «прогулку» совсем другими глазами.
Конечно, ему было интересно, чем знамается Алексей, имевший возможность провозить через всю Москву объявленного в розыск диверсанта на службеной машине.
Но расспрашивать не спешил, и только после того, как они выпили по третьей рюмке, он перешел к делу.
Он рассказал Алексею, что был намерен совершить несколько терактов против высокопоставленных работников Генерального штаба, после чего отправиться в Свердловск, и вместе с уже ожидавшими там его группу людьми совершить несколько диверсий на оборонных заводах.
— Потом, — закончил свой рассказ Преклонский, — я намеревался отправиться еще дальше на Восток, где приказу Родзиевского был создан «Таежный штаб — II»…
Он сделал паузу и прикурил погасшую папиросу. Заметив вопросительный взгляд Алексея, Преклонский продолжал:
— Это большой и хорошо вооруженный диверсионный отряд, который испортит немало кровушки большевикам в Хабаровске и Владивостоке. Но один я вряд ли сумею сделать что-нибудь стоящее в Москве, и думаю, что мне сразу надо ехать в Свердловск…