Операция «Престол»

— Здравствуйте, Надежда Ивановна, — улыбнулся Алексей и протянул женщине букет живых цветов, на поиски которых он потртил несколько часов.

Надежда Ивановна взяла букет, поблагодарила и пригалсила гостей в дом.

Раздеваясь, Алексей заметил на стенах прихожей несколько чучел, среди которых выделялась большпая голова волка и чучело тетерева.

Вся квартира была перегорожена несколькими фанерными ширмами, из-за которых виднеются шкафы с книгами, на некоторых шкафах стоят человеческие черепа.

Одна стена комнаты была завешена куском материи, из которой шили поповские рясы, на правой стене комнаты висел большой портрет женщины наподобие иконы.

В центре комнаты стоял небольшой стол, рядом с которым в инвалидной коляске сидел лысый мужчина лет шестидесяти с продолговатым, худыи и очень бледным лицом. Небольшая бородка была аккуратно подстрижена клином.

Он был одет в чёрный без воротника халат, в чёрную, с высоким воротником рубаху.

Это и был легендарный поэт Серебряного века Борис Александрович Садовский.

Гостей он встретил равнодушно, и все же Алексей не мог не заметить в его глазах вполне понятной настороженности.

— Вдвойне приятно познакомиться с вами, Алексей Петрович, — произнес он, протягивая Алексею худую изящную руку, на безымянном пальце которой красовался красивый перестень, сделанный в стиле рококо, — поскольку я имел честь знать вашу матушку!

В следующую минуту Алексей узнал о том, как Садовский впервые увидел его мать.

Это случилось на XXIII выставке Петроградского общества художников, открывшейся в конце декабря 1915 года в одном из домов, принадлежавших графу Витте, с женой которого, Матреной Ивановной, Мария училась в Смольном институте благородных девиц.

На выставку Мария Николаевна приехала вместе с генералом Черновым и еще одной фрейлиной императрицы Александры Федоровны — Ольгой Николаевной Хвостовой.

На этой выставке в тот день был и Садовский вместе с Александром Блоком.

После посещения выставки генерал всех пригласил на ужин в свое имение в Сосновке.

— Ваша матушка принимала самое активное участие в обсуждении выставки, — закончил свой рассказ Садовский, — и меня поразили ее впечатления об Александре Бенуа. Он, говорила она, романтик и пребывает в оппозиции к современности, от его картин веет стариной, а сюжеты для них художник черпает в XVIII и раннем XIX веке. Но образы прошлого в картинах Бенуа впечатляют достоверностью. Вы только вспомните картину «Парад при Павле I»! Это же чудо что такое! А иллюстрации к «Пиковой даме» и «Медному всаднику» А. С. Пушкина?

— Да, — добавил Алексей, когда Садовский замолчал, — она очень любила Бенуа и считала его реформатором русской книжной графики. Но ей также очень нравились и его театральные работы. Особенно декорации к «Дону Карлосу». Недавно я беседовал с Александром Николаевичем, и он сам сказал мне, что из всех своих тетатральных работ больше всего ценит именно эту…

— Вы были в Париже? — быстро спросил Садовский.

Алексей как-то неопределенно кивнул и продолжал:

— Мама мне рассказывала, что на той выставке, помимо Бенуа ей очень понравились женщины на картине Владимира Измаиловича Граве «Силуэт» и «Портрет госпожи Смородской». Позже я видел эту картину и нашел, что эта самая госпожа Смородская очень похожа на мою мать. Тот же четкий и ровный профиль, полные губы и прическа. Вы не находите?

— Да это на самом деле так, — кивнул Садовский. — Я еще тогда, на выставке обратил на это внимание. А почему ваша матушка не уехала?

— 4 августа 1920 года под командованием Улагая был высажен морской десант на Таманском полуострове, — ответил Алексей, — но 7 сентября десант разгромили красные. Деверя арестовали чекисты и этапировав в Москву, но по дороге он заболел тифом и умер. Мама осталась одна в чужом городе со мной. Друзья деверя и люди, знавшие моего отца, и сам Улагай предлагали маме эмигрировать во Францию или в Германию. И я как сейчас помню, как они крадучись приходили в наш дом и говорили шепотом. О чем тогда думала мама, — пожал плечами Алексей, — я не знаю, но хорошо помню, как она мне сказала: «Твой отец, умирая, сказал мне, что он умирает за Россию…»

Алексей помолчал и грустно закончил:

— Возможно, именно это и решило нашу судьбу…

В глазах Садовского впервые за время их встречи блеснул интерес, и он внимательно взглянул на гостя.

— Наденька, — сказал он, — сделай нам, пожалуйста, чая!

Надежда Ивановна кивнула и направилась на кухню.

Когда стол был накрыт, Алексей сделал несколько глотков душистого чая, настоенного по уверениям Садовского на травах, и сказал:

— А теперь я хотел бы задать вам вопрос, Борис Александрович!

— Слушаю вас!

— Один из родственников моей матери, — продолжал Анненков, — Иван Афанасьевич Лихачев в свое время входил в литературный кружок «Пятница»…

При этих словах Садовский улбынулся.

Он и сам многократно посещал Пятницы Случевского, как назывались литературно-общественные вечера, проходившие два раза в месяц на квартире у Константина Случевского в Петербурге.