Операция "Берег"

— Да ничего. Отошли вроде. У тебя с патронами как?

— Чуток. На винтарь буду переналаживаться.

— Может и не понадобится. Вроде атакуют наши. Слышишь?

Ерзает слегка лейтенант на холодном снегу. Все ж переживает. За фольварком — или как там правильно здешнее хозяйство именуют — довольно активно палят. Автоматы, пулеметы, винтовочки…. И на невидимой, но недалекой дороге тоже суета — похоже, окончательно отходят германцы. Момент этакий… тонкий. До подбитого танка и остатков экипажа дела уже никому нет. Но засели-то битые танкисты поневоле на проходе, тут запросто зацепят невзначай в атаке или отступлении. Танк лейтенантский, кстати, опять потух — упорные они с командиром, не желают навсегда помирать-детонировать.

На дороге, все так же невидимо, ухает орудие… раз, другой… и еще. Не иначе, та неуловимая фрицевская самоходка отход прикрывает.

— Вот сука! — совершенно не по-комсомольски возмущается лейтенант Терсков.

И тут накрывают: и дорогу, и окраину фольварка, и уже битого «154»-го…

Артналет короток, но плотен. Свист, грохот, взлетает земля, застилает глаза едкий дым…. Танковые пулеметчики получают свое ближе к концу. Кажется, снаряд рвется почти рядом — подпрыгивают, стряхивая остатки снега, тяжелые плахи, сплющивают пустой диск, вминают ствол пулемета…

Митрич старается не мычать в мерзлые комья земли — по ноге словно прикладом двинули, под шинелью горячо, кровь течет. Последний разрыв уже дальний, стихает грохот, слышно, как стонет лейтенант.

— Бронетанковый, тебя куда?

Лейтенант отвечает обиженным, не особо умелым матом: выясняется, что в ягодицу, видимо, не смертельно.

Вот и пакеты первой помощи пригодились. Плаховый гарнизон, неловко ворочаясь, перевязывает друг друга, стараясь не высовываться. По сути, ранения пустяковые, но жопу бинтовать сложно, тут пока комбинезон разрежешь, доберешься…

— Вот что у тебя, Митрич, за нож ущербный? Одно название.

— Хороший нож, он вообще не теряется. Опять же рукоять натуральной слоновой кости. Сточился и поломан слегка, это да. А у тебя и такого нет.

— Моя финка в танке осталась, — лейтенант прилаживает лоскуты вспоротого комбинезона, бинт под ними сияет ярко-розовеющим пятном. — Впрочем, она не финка была, так, добротный инструмент. Слушай, вот как это объяснить — я же головой к разрыву лежал. А попало в зад.

— А ты в голову и хотел? Или в брюхо?

— Да я вообще бы обошелся. У тебя как? Ногу чувствуешь?

— Ляжка, она ляжка и есть. Зарубцуется. Если башку не отстрелят.

— Не скажи. Бедро — опасное дело, не смотри, что в основном мясное. Мне рассказывали. Там сосуды, пробьет, запросто кровью истечешь.

— То вряд ли. Неглубоко осколок, чую, как карябает.

— Ладно, — лейтенант для успокоения духа проверяет уцелевший пулемет.

Холод пробирает, влажной серостью давит на плахи и лежащих бойцов низкое небо Пруссии. Только разговором и можно слегка согреться.

…— Не, я курить давно бросил, — поясняет лейтенант. — У нас один механик само-поджегся. Работал, потом сел на перекур, искра от самокрутки, комбез как полыхнет…. Прямо меж ног всю кожу начисто спалило. Ну его к черту, думаю, обойдусь без табака. Я же в училище только закурил.

— Верно. Я тоже давно бросил.

— Очень правильно. В твоем возрасте за легкими следить надо.

Митрич коротко хохотнул. Лейтенант спохватился:

— Я про возраст к тому, что серьезного человека и без дымления табаком уважают. Слушай, тебе зубы в тюрьме… того? Или ранение?

— Разве похоже? Не, не в тюрьме, это, можно сказать, производственная травма. Дорожное происшествие.

— Гм, ладно. Я не выспрашиваю, просто к слову пришлось. В зубы, конечно, плохо. Не лучше, чем в зад.

— Дался тебе этот зад, лейтенант. Нашел переживание. Не кровит, заживет в два счета.

— Надеюсь. Но все же сходу объяснить штатскому человеку, откуда там шрам… невесть что про меня подумают.

— В бане, что ли?

— Ну, хотя бы в бане. Шуточки начнутся. Скажут: «трус, драпал, да догнало».

— Выпишешь шутнику разок в рыло, да и все. А бабам, когда обнимают, шрамы не мешают. Даже наоборот — вот, настоящий мужик.

— А чего они меня вдруг за зад будут обнимать? — испугался лейтенант.

Э, и танком овладел геройский лейтенант Терсков, и пулемет отлично освоил, а по другим жизненным фронтам опыта — как у пискучего цыпленка.

— Я тебе про баб потом объясню, — пообещал Митрич, готовя винтовку. — Прется кто-то. Раз с относительно тылового направления, может, даже и наши.

Осторожно обходя усадьбу, двигалось несколько автоматчиков — с виду свои, русские. Один в черных штанах, не иначе, тоже танкист.

— Это мой заряжающий, — узнал Терсков. — Вернулся все-таки, бегун херов.

* * *

Ехали в санбат на бричке. Лейтенант неловко лежал на животе, несчастливое место в испорченном комбинезоне прикрыто пятнистой плащ-палаткой. Ругаться товарищ Терсков уже закончил — в спокойном состоянии это у него получалось чуть поярче, чем лепет сгоряча. Сопровождавший раненых танкист-заряжающий рискнул начать оправдания: