Вечером, когда Верочка привела его, в больнице было уже тихо – пациенток покормили и уложили. Сейчас же, после завтрака, настало время процедур. Двери палат то и дело отворялись, в коридор выходили женщины в больничных халатах, а то и просто в рубахах, с голыми ногами.
Видимо, тронувшихся рассудком держали не только в восьмом отделении.
Присутствие пожилых санитаров их не смущало, но вот явление Давыдова произвело фурор.
Отродясь Дениса не приветствовали столь ужасающими воплями:
– Мужчина! Мужчина!..
Под неожиданно грозную и злобную ругань Давыдов кинулся бежать, влетел в какой-то закоулок, выскочил на лестницу, чуть не сбил с ног санитаров с носилками, повернул обратно и временно утратил всякую ориентацию.
Вдруг его схватили за руку. Женщина в облачении сестры милосердия, не давая опомниться, с силой потащила Дениса за собой. Она знала все коридоры, все ходы и выходы, и через несколько минут Давыдов очутился в больничном дворе.
– Вера Петровна, вы ангел! – выдохнул он.
– Я не Вера! – возмутилась та. – Я Аня!
– Аня?!
– Ну да! Я нарочно пришла сюда сразу за Верой, а платье с фартуком взяла в родильном доме у Марьи Тимофеевны. Я ей иногда помогаю, и Вере тоже помогаю. Я ведь сама хотела тут работать, но маменька и Вера против, говорят, мол, хватит, что и от одной на весь дом разит карболкой! А я люблю с маленькими детками возиться… а родильный дом новый, красивый, палаты чистые…
– Но если вы прошли в родильный дом, как сюда-то попали, Анна Петровна?
– Я же знала, что вы тут будете, вот и пришла.
Давыдов только вздохнул.
– Конечно, я вам благодарен… – пробормотал он в растерянности, и тут до него дошло: – Анна Петровна, вы же в одном платье! Замерзнете!
– Кто замерзнет – я?! Это у вас в Питере дамы мерзлячки, а я – москвичка, мне нипочем! – воскликнула Анюта. – Бежим скорее, я вас отсюда выпровожу! Выведу в Орловский переулок, а дальше – как знаете.
И у самых ворот она протянула ему руку отнюдь не для рукопожатия. Давыдов замешкался.
– Ну что же вы, Денис Николаевич? Где ваша благодарность? Целуйте!
Он поцеловал горячую маленькую руку, выпрямился и увидел, что Анюта стоит с закрытыми глазами. Давыдов почувствовал, как запылали его уши.
– Вечером приду! – пообещал он и позорно ретировался, словно школяр с первого свидания.
Свежий воздух после больницы показался Денису райским нектаром.
– Проклятая карболка! Нужно бы забрать оттуда Верочку, – сам себе сказал он. – Не место это для девушки…
Но прежде всего следовало вернуться домой и переодеться.
Давыдову случалось и на сырой земле под кустом спать, и совершать долгие пешие походы, не имея возможности сменить одежду, но никогда еще желание вымыться с ног до головы не было таким сильным. Больничный аромат, в котором смешались хлорка, карболка, еще какие-то адские зелья, раздражал чрезвычайно.
– От меня ничем таким не пахнет? – на всякий случай спросил он позже Нарсежака.
– Вроде нет… Денис Николаевич, вот первая расшифровка. К Балавинскому Головин приходил, а также прибывший из Петербурга некто Половцев. По всему, готовится важнейшее совещание.
Давыдов просмотрел все восемь листов расшифровки.
– Так мало? – спросил он.
– Стенографист записал всё, но потом явную чушь не стал расшифровывать. Там мадам Балавинская приходила, какие-то дамские новости рассказывала, дети прибегали…
– Понятно… Постой! А не говорила ли мадам Балавинская о провидице Ефросинье с Пречистенской набережной? Это у дам здешних игрушка новая появилась. А игрушечка-то опасная!..
Давыдов коротко рассказал Нарсежаку о своих ночных приключениях.
– Ч-черт!.. Надо посмотреть стенограммы. Ведь мы вполне могли счесть это бабьей дурью, – расстроился Нарсежак. – И что, совсем непонятно, откуда взялась Ефросинья?
– Пока не пойму. Из муромских лесов, говорят, вывезли. Вранье, конечно.
– Нужен Бабушинский, – вдруг улыбнулся Федор.
– Точно! – расцвел и Давыдов.
Бабушинский прославился любовью к диковинкам. Пару лет назад в его московской квартире проживал настоящий сибирский шаман с бубном и прочими регалиями, устраивал камлания и едва не вверг Бабушинского в большую беду. Настоятель храма в его приходе наотрез отказался на Страстной неделе исповедовать и допускать к причастию любителя таежной экзотики. Пришлось, спасая репутацию, вернуть шамана туда, где его взяли, – в какой-то поселок за Иркутском.
– Я сам к нему поеду, – решил Денис. Купчина ему нравился.
Бабушинский был обнаружен на заднем дворе недавно купленного особняка. Он лично руководил постройкой сарая. Узнав, для чего предназначен сарай, Давыдов онемел. Купец выписал чуть ли не из самой Африки две пары страусов!
– А что? Одно яйцо – на три сковородки! – веселился Бабушинский. – И мясцо, сказывали, вкусное. А перья?! Все дамы мои будут!..
– Уж не вы ли привезли в Москву провидицу Ефросинью? – невинно поинтересовался Давыдов.