Оперативное вмешательство

И тогда я рассвирепел. Этот город жил за счет государственного бандитизма, втягивая в себя богатства, награбленные на покоренных территориях. Ценой его благополучия стали горе, кровь и слезы огромного количества людей. И эти твари, только себя считающие настоящими людьми, а всех остальных называющие неверными собаками, еще смеют сопротивляться, когда за ними пришел Бич Божий? И ведь среди них нет ни одного воина в истинном понимании смысла этого слова – все они скорее бандиты, разбойники с большой дороги, которых в случае большой битвы необходимо подпирать сзади заградотрядом с пулеметами. И дерутся они сейчас не за какие-то идеалы, а за чувство национального и религиозного превосходства, да за то, что на протяжении жизни нескольких поколений было нажито ими непосильными трудами на ниве грабежа и разбоя. Покойнику Аресу такие люди, конечно, понравились бы, а у меня они вызывают только отвращение.

«Турок мужеска пола и с оружием в плен не брать, – отдал я мысленную команду своим Верным, – щадить только баб и ребятишек, а вы, Елизавета Дмитриевна, поднимайте в воздух „Каракурта“ и эскадрилью „Шершней“. Любые очаги сопротивления давить с воздуха без всякой пощады, даже если это окажутся мечети. Исключение делать только для бывших христианских храмов. Исполнять!»

А потом, пока «Каракурт» и «Шершни» готовились к вылету и мчались сюда от Севастопольской бухты, я грохнул по Стамбулу и окрестностям сначала заклинанием Освобожденного Железа, а потом и заклинанием Мобилизации, призывая всех угнетенных и обиженных хватать то, что попадает под руку, и яростно нападать на своих турецких господ.

И началось… Даже в гаремах далеко не все полоняники были высокопоставленными евнухами и любимыми наложницами, довольными «карьерой», сделанной в этом бандитском обществе, а что уже говорить о тех, чьим повседневным тяжелым подневольным трудом и существовал этот грандиозный разбойничий притон. Поднялось даже местное греческое население, являвшееся пережитком давно почившей в бозе Византийской империи. В качестве самостоятельной военной силы эти люди не представляли собой чего-то отличного от нуля, но в момент яростного и ожесточенного штурма они смогли сказать свое веское слово, разбив единый фронт сопротивления на отдельные очаги.

Потом в воздухе появилась авиация, и моей энергообочке пришлось немного поработать авианаводчиком. «Шершни» по одному давили всякую мелочь, в основном укрепленные дома пашей и беев, чьим нукерам удалось справиться с восставшими рабами. Когда в полуразрушенное строение врывались русские солдаты, пощады внутри в горячке яростного боя не было никому. Единственный «Каракурт», прилетевший чуть позже, занялся мечетями и медресе, внутри которых забаррикадировались религиозные фанатики. Первой его целью стала осажденная нашими войсками мечеть Сулеймание. Я представлял себе полную мощь его залпа, и ожидал, что после первого же захода этот комплекс строений в результате сильнейшего взрыва превратится в груду развалин, через которые к небу пробиваются языки яростного пламени и густой черный дым. Но, на первый взгляд, ничего не произошло, только несколько сотен самых непримиримых врагов вдруг исчезли из поля зрения моей энергооболочки. А «Каракурт» уже заходил в атаку на следующую цель…

«В чем, собственно, дело? – мысленно спросил я у своих Верных, пилотов „Каракурта“. – Почему указанная вам цель не уничтожена?

„Обожаемый командир, докладывает командир корабля амазонка Пелагия, – услышал я мысленный ответ, – дело в том, что перед вылетом ваша супруга Елизавета дочь Димитрия приказала демонтировать на „Каракурте“ штатное вооружение и установить вместо него парализующие пушки. Господин Клим Сервий сказал, что у тех, кто попадет под наш удар, гарантированы шесть часов полного покоя…“

Эта Пелагия – одна из тех подлежащих отчислению и продаже в рабство гимнасисток-неудачниц, которых мы выкупали у мадам Кибелы за пять солидов, намереваясь использовать их в качестве кадрового резерва для нашего войска. Кто же тогда мог предположить, что некоторые из этих девочек взлетят так высоко в буквальном и переносном смысле? И моя Елизавета Дмитриевна тоже хороша. Я ведь уже в самом деле был готов в щебень разнести все узлы сопротивления, невзирая на их историческую и культурную ценность, а она, намного лучше зная возможности „Неумолимого“, смягчила последствия моего гнева, применив наиболее гуманную разновидность оружия. Отсюда вывод – тщательнее аккуратней надо планировать свои действия, не поддаваясь чувству гнева, чтобы потом не было стыдно ни перед Небесным Отцом, ни перед людьми. Ведь, помимо Понтия Пилата, одним из самых нелюбимых мною исторических персонажей является американский президент Гарри Трумэн, приказавший с целью устрашения всего мира испытать ядерное оружие на живых людях.